А. Блок. Его предшественники и современники
Шрифт:
акмеистическом направлении, «лозунгом» которого, по Блоку, «… был
человек — но какой-то уже другой человек, вовсе без человечности, какой-то
“первозданный Адам”» (III, 296). Было бы упрощением представлять себе дело
так, что Гумилев полностью приписывает Блоку свою схему «идеального
героя», «человека вовсе без человечности». Еще в связи с «Ночными часами»
Гумилев говорил, что в поэзии Блока есть «черта, несвойственная… всей
русской поэзии вообще,
слияние тем» изнутри присущи, по Гумилеву, лирике Блока, в особенности они
характерны для поэта в эпоху его «классичности», но мешает полному
проявлению их как раз «морализм». Блок сам не знает, что он нашел как поэт.
Гумилев воюет с Блоком-«моралистом» за Блока — поэта «мужественности».
Тут обнаруживаются общественные корни гумилевских схем «идеального
героя». Рецензируя первое издание трилогии лирики, Гумилев решительно
отвергает творчество Блока эпохи второго тома, в особенности он нападает на
«Нечаянную Радость», и в частности на «Незнакомку» и «Снежную маску».
Творчеству Блока той поры, по Гумилеву, присущи «истерический восторг или
истерическая мука»210, которые преодолеваются «классическим» Блоком —
автором «Итальянских стихов» и «На поле Куликовом».
В сущности, Гумилев, при всей упрощенности аргументации, полностью
совпадает в итогах с построениями Андрея Белого. Гумилев пытается изъять из
«классического» Блока его трагизм и прямые связи с современностью, иначе
говоря — историю. Трагедийный историзм Блока опирается на анализ
непримиримых противоречий современной жизни, — органично для Блока то,
что, скажем, «На поле Куликовом» вырастает из работы над «Песней Судьбы»,
т. е. из попыток решить современную тему, а в «Итальянских стихах» прошлое
дано в его прямых, но трагически-контрастных связях с современностью. Спор
с Блоком идет о современности, об отношении к ней. «Стихии» второго тома,
его «дисгармоничность» осуждаются Гумилевым справа, с точки зрения
стабилизировавшейся общественной реакции; «истерический восторг» и
«истерическая мука», осуждаемые у Блока, означают критическое отношение к
современности и нахождение в ней революционных тенденций. Такого рода
вещи, по Гумилеву, несовместимы с «гармонией» и «химическим слиянием
тем» в «классическом» третьем томе. Подобное восхваление художественного
«порядка», «классичности», «гармонии» содержит свой умысел, а именно —
отстранение того факта, что новый этап в развитии Блока вырастает из
209 Гумилев Н. С. Письма о русской поэзии, с. 133.
210 Там же,
художественного осмысления закономерностей революционной эпохи.
Художественный путь Блока был труден, — объяснялось это и сложностью,
противоречивостью самой эпохи, и специфическими особенностями
индивидуального развития поэта. Гумилевские истолкования «классичности»
Блока в столь сложную пору, как формирование, окончательное складывание
концепции трилогии лирики, объективно представляли собой попытки толкнуть
Блока на неверный путь, причем попытки эти основывались на трезвом учете
реальных трудностей и противоречий блоковского развития в чрезвычайно
сложный период.
И в подходе к действительности, и в подходе к человеку, как это показывает
концепция трилогии лирики в ее первой редакции, сложившейся к 1912 г., Блок
укреплялся на позиции исторической перспективы, найденной в цикле «На поле
Куликовом» и развитой, проверенной в «Итальянских стихах». Отказаться от
своего собственного опыта для Блока было невозможно, — что бы ни говорили
столь разные литераторы, как Белый и Гумилев, Блок-художник изнутри своего
творчества не мог не видеть, что «Страшный мир» связан с циклом «На поле
Куликовом» и «Итальянскими стихами», которые возникли как обобщение и
развитие духовного опыта эпохи первой революции. Блок и к своей эволюции
подходил исторически, применял к себе как художнику те же принципы,
которые он применял в своем искусстве, подходя к действительности и
человеку. Противопоставление отдельных этапов его эволюции друг другу
представляется ему бессмыслицей — но это отнюдь не означает также и
отождествления их. Блок рассматривает их как разные и внутренне
противоречивые ступени в едином движении. И у Белого, и У Гумилева за
механическим противопоставлением разных этапов стоит различно
понимаемая, но одинаково метафизически толкуемая идея замкнутой в себе
цельности, лишенной внутренних противоречий. Обозревая историю замысла
поэмы «Возмездие», в предисловии к ней Блок воспроизводит в свете
своеобразного историзма, присущего ему, ход своих внутренних исканий тех
трудных лет; основная обобщающая идея, которую он развивает здесь,
относится и к концепции трилогии лирики, — она очень далека от
метафизически построенных «синтезов» или «слияний» самых разных толков,
Блок ее формулирует как постепенно выраставшее «… сознание
нераздельности и неслиянности искусства, жизни и политики» (III, 296). Это