А. Блок. Его предшественники и современники
Шрифт:
желтого холодного заката, который образно представляет «мировое состояние»,
неразрывность и одновременно трагическую расщепленность личного и
общего, — «страшный мир» проник в душу героини:
Только губы с запекшейся кровью
На иконе твоей золотой
(Разве это мы звали любовью?)
Преломились безумной чертой…
Героиня выступает и как «икона», образ безмерного страдания, и как
закономерная, активная часть общих
вонзающая герою «в сердце — острый французский каблук».
Для Блока, создающего «вереницу душ», представляющих в своей
совокупности разные стороны, разные грани «страшного мира», важны тут
именно различные лирические характеры, и с огромным искусством он дает
разные повороты, разные последствия как будто бы однотипных ситуаций; если,
скажем, персонажи «Унижения» представали на фоне наглой, вызывающей,
безвкусной роскоши и одновременно — огромного «мирового» заката, то в
других случаях эта же городская любовь и это же «мировое» могут выглядеть
совсем иначе:
Ночь — как ночь, и улица пустынна.
Так всегда!
Для кого же ты была невинна
И горда?
Лишь сырая каплет мгла с карнизов.
Я и сам
Собираюсь бросить злобный вызов
Небесам.
(«Ночь — как ночь, и улица пустынна…», 1908,
раздел «Возмездие»)
«Мировое» здесь, в этом стихотворении 1908 г., не случайно включенном в
раздел «Возмездие», предстает в виде дождливого серого городского пейзажа:
Блок говорит в этом случае о том, чем оборачивается для людей «страшного
мира», как бы идущих на поводу у его опустошающих страстей, такая их жизнь.
Мрачные итоги подобного существования даются в их душевных последствиях,
в осознании самими персонажами «отчужденности», бессмысленности такой
жизни: если в «Унижении» персонажи были вызывающими, как бы дерзко
игнорирующими ясный и для них, опустошающий итог, то здесь дается именно
«возмездие», безнадежное понимание, осознание самими героями душевного
тупика, в который они зашли.
Совсем иной поворот темы опустошающих любовных страстей «страшного
мира» — в цикле «Черная кровь». Здесь Блок стремится как бы художественно
исследовать самую диалектику унижающих страстей, самое рождение
«отчуждения». Душевное бессилие, пустота, невозможность для подобных
людей разорвать круг осознаваемых ими самими как унизительные общих
условий возникает из бесконтрольной самоотдачи «стихиям», «черным»
сторонам собственной души. В гениальном стихотворении «О, нет! Я не хочу,
чтоб пали
Достоевского в анализе того, как «синий берег рая», открываемый активно-
страстным, деятельным отношением человека к миру, превращается в «прибой
неизреченной скуки» у этих людей, носящих и культивирующих в себе
«страшный мир». Во всем этом цикле очень отчетливо видно, как Блок иначе,
чем в эпоху второго тома, исторически дифференцированно подходит теперь к
теме «стихий» человеческой души. Убийственные для человека итоги
«страшного мира» не могут быть оторваны от самого типа человека,
представляться как нечто внеположное определенности человеческой личности:
Даже имя твое мне презренно,
Но, когда ты сощуришь глаза,
Слышу, воет поток многопенный,
Из пустыни подходит гроза.
Глаз молчит, золотистый и карий.
Горла тонкие ищут персты…
Подойди. Подползи. Я ударю —
И, как кошка, ощеришься ты…
(«Даже имя твое мне презренно…», 1914)
«Стихийность» индивидуальной человеческой «натуры» сама по себе отнюдь не
может противопоставляться «страшному миру», напротив, любовь
превращается в ненависть и сам человек душевно опустошается, становится
носителем особенностей «страшного мира», если он не ищет одновременно
более широких общественных связей, иного активного социального
самоопределения.
Наибольшая сила Блока как поэта в третьем томе состоит именно в анализе
такого типа коллизий, в показе диалектики «страшного мира», преломляющейся
в человеческой душе, в человеческой личности, характере. Художественный
принцип «вереницы душ», многообразия лирических характеров оказывается
наиболее способствующим именно обнаружению различий в поведении
человека в границах «страшного мира». Рисуя любовную страсть современного
человека, Блок чаще всего обнаруживает все-таки своеобразную поэзию,
возможности поэтического утверждения личности, хотя и ущербного,
«демонического» по формам выявления этого поэтического начала. Однако
Блок рисует также и степени, градации, оттенки душевного омертвения,
опустошения человека в «страшном мире». Полное превращение человека в
духовного мертвеца рисуется в особенности отчетливо и, в свою очередь,
несколько по-разному в циклах «Жизнь моего приятеля» и «Пляски смерти».
Специальная тема цикла «Жизнь моего приятеля» — показ медленного,
постепенного опустошения и омертвения человеческой личности мелочной,