А. Блок. Его предшественники и современники
Шрифт:
далее, художественная конкретизация всех ситуаций втягивают и гротесковую
линию лирики Блока в круг Перехода к новым общим истолкованиям;
стихотворение «Балаганчик», с этой точки зрения, чрезвычайно знаменательно.
Балаганное представление здесь воспринимается детьми — мальчиком и
девочкой. Один и тот же сюжет они видят по-разному: мальчику кажется, что
театральные нелады, ужасы решатся приближением «королевы», — мальчик
несколько подобен «Поэту» из одноименного
коллизиях революционной эпохи увидеть «мановение белой руки»,
всеспасающую руку Дамы. Девочка, напротив, уверена, что приближающееся
неведомое — «это — адская свита…». Два столь разных взгляда не могут
совпасть, настолько они разные, и эта разность восприятий уже ведет к общему
объективному смыслу ситуации, к тому, что гротесковость, двупланность
«театра» таит за собой реальный трагизм жизни, ее двойственность,
противоречивость Но вдруг оказывается, что вся ситуация — картонна: стекает
клюквенный сок вместо крови, рыцари вооружены деревянными мечами и
картонными шлемами. Это-то внезапное омертвение жизни, происходящее от
непримиримой крайности восприятия и поведения, от их несоединимой,
далекой от всяких «синтезов» противоречивости, и оказывается самым
трагическим:
Заплакали девочка и мальчик,
И закрылся веселый балаганчик
«Детскость», «простота» восприятия обнаруживает, по Блоку, непримиримые
реальные противоречия сознания, в «подтексте» которых должен обнаружиться
трагизм самой жизни.
И в стихотворении «Балаганчик», и в одноименной драме, вырастающей из
него и оказывающейся в итоге одним из драматических узлов, соединяющих и
по-своему далее разрешающих целый цикл разнообразных тенденций
блоковского развития, внутренние противоречия сознания, с одной стороны,
крайне обостряются, с другой стороны — абстрагируются, лишаются
конкретности, театрализуются. Прямых социальных истолкований здесь нет и
не может быть по самой художественной природе подобного воплощения
противоречий сознания, человеческой души, на деле занимающих тут Блока.
Однако потребность социальных истолкований вместе с тем возрастает при
таком обострении, жестоком обнажении противоречивости. Получается так, что
в других линиях лирики Блока, дополняющих эту абстрагирующую линию (в
целом же «Нечаянная Радость», по Блоку, говорит «о скорой встрече — лицом к
лицу» разных граней единой темы — II, 370), должно возрасти значение
социальной темы. Это значение усиливается в стихах о 1905 годе, отчасти в
стихах раздела «Перстень-страданье», где Блок пробует иногда самую тему
социальных противоречий делать источником внутреннего
драматизма (см. хотя бы стихотворение «Перстень-страданье», 1905 г.). Может
быть, наиболее показательным для внутренней эволюции Блока оказывается
при этом стремление к социальному истолкованию интимно-лирических тем, в
особенности любовной темы. В самом общем виде можно сказать, что основной
для Блока раздел «Магическое» должен обнаруживать сплетение любовных тем
с темами городской стихии, — в конце концов, именно тут наиболее ясным
окажется стремление к социальному истолкованию интимно-лирических начал.
Так внутренняя логика развития любовной темы оказывается все большим и
большим обнажением социально-трагических «стихий» в самой страсти. Распад
социальных связей обнаруживает разложение традиционных интимных
отношений. Вначале это дается как в своем роде «вольность» характера,
возникающего на фоне современного города и подверженного воздействию
внутренних стихий, влекущих и к «вольности» в страсти:
Иду — и все мимолетно.
Вечереет — и газ зажгли.
Музыка ведет бесповоротно,
Куда глядят глаза мои.
(«Иду — и все мимолетно…», 1905, раздел «Магическое»)
На этом «бесповоротно» стихийном городском фоне появляется, подобно
«красному крику» в стихах иной темы, «вольный» женский образ:
Смотрю и смотрю внимательно.
Может быть, слишком упорно еще
И — внезапно — тенью гадательной —
Вольная дева в огненном плаще!
Дальнейшее развитие подобной интерпретации любовной темы приводит, как и
в стихах гротескового плана, к включению элементов социального трагизма —
противоречивости, выражающейся прежде всего в омертвении,
опустошенности, драматической жуткой «кукольности» страсти, казавшейся
огненно-вольной:
У женщин взор был тускл и туп,
И страшен был их взор:
Я знал, что судороги губ
Открыли их позор.
(«Лазурью бледной месяц плыл…», 1906, раздел
«Магическое»)
Блок стремится вклинить социальное и в бытовую конкретность описания
обстановки, — речь тут идет, очевидно, о продажной любви:
Меня сжимал, как змей, диван,
Пытливый гость — я знал,
Что комнат бархатный туман
Мне душу отравлял.
Взаимодействие обстановки и душевного мира людей оказывается вместе с тем
и взаимодействием социального и интимно-человеческого: опустошенность,
продажность, «измена» царят и там и тут. Обнаруживается взаимосвязанная