А. Блок. Его предшественники и современники
Шрифт:
потрясениях и связывается с ними, то сама тема «нечаянной радости», резкого
душевного перелома, неожиданного нахождения новых источников
жизнеутверждения лирического «я» должна соотноситься с изменениями,
намечающимися в социальной жизни и в общественном самочувствии русского
человека. Разумеется, это можно опять-таки говорить только в предельно общей
форме — неизбежна и тут резко субъективная, специфически блоковская
окраска. Положительной,
мира «слов» к миру «красок» — статья Блока «Краски и слова», конечно,
представляет собой попытку обобщения изменений, происходящих в
собственном творчестве. «Болотные» и «магические» краски в лирике Блока, с
этой точки зрения, — принципиально новое содержательное качество:
«… живая и населенная многими породами существ природа — мстит
пренебрегающим ее далями и ее красками — не символическими и не
мистическими, а изумительными в своей простоте. Кому еще неизвестны иные
существа, населяющие леса, поля и болотца (а таких неосведомленных, я знаю,
много), — тот должен учиться смотреть» (V, 23 – 24). Блок противопоставляет в
своей статье «смотреть» и «видеть»; потому-то и надо учиться смотреть, что
следует научиться видеть. В конечном счете, надо научиться видеть вещи так,
как их видят дети, — просто, непредвзято, такими, каковы они есть. «Детское»,
«весеннее», «болотное» и «красочное» у Блока и в его теоретических
рассуждениях, и в поэтической практике в эту пору совпадают. Все это
направлено против предвзятых схем, надуманных предпосылок, жесткой
однолинейности в решении образа. Усматривать нечто большее в философско-
мировоззренческом плане во всем этом не стоит, сложность и противоречивость
блоковской эволюции не согласовывалась бы с подобными, далеко идущими,
выводами.
«Болотная» тема, странные, причудливые, ущербные образы «Пузырей
земли» в предисловии к «Нечаянной Радости» связываются Блоком с
особенностями современной личности, ее душевного мира: «Пробудившаяся
земля выводит на лесные опушки маленьких мохнатых существ. Они умеют
только кричать “прощай” зиме, кувыркаться и дразнить прохожих. Я привязался
к ним только за то, что они — добродушные и бессловесные твари, —
привязанностью молчаливой, ушедшей в себя души, для которой мир —
балаган, позорище» (II, 369). «Болотные чертенятки», «болотные попики»,
«твари весенние» в своей простоте и непритязательности контрастируют с
современным болезненно-разорванным сознанием городского человека, их
стихийное существование, их облик наиболее жалких из природных
наглядно обнаруживает, как мало могут помочь в понимании действительности,
мира и человека такими, каковы они есть, — надуманные схемы, умственные
конструкции, головные построения, где чисто рациональным путем
указываются «гармонические», синтетические выходы из противоречий
современной души и современной жизни. Рядом с «болотными попиками»
совсем по-новому начинают проступать очертания искомого Блоком
лирического характера:
И шишак — золотое облако —
Тянет ввысь белыми перьями
Над дерзкой красою
Лохмотий вечерних моих!
И жалкие крылья мои —
Крылья вороньего пугала —
Пламенеют, как солнечным шлем,
Отблеском вечера
Отблеском счастия…
(«На перекрестке…», 1904)
Во второй книге Блока нет единых лирических характеров, к которым
стягивались бы, сквозь движение которых пропускались и развивались бы
основные темы сборника, как это было в «Стихах о Прекрасной Даме».
Решительно доминирующие над образным составом второй книги «болотные
чертенятки» и «магические» смутные городские фигуры наглядно
обнаруживают, как изменился сам подход Блока к человеку, к миру, к
действительности. Ясно, что возврат к образам «Дамы» и «рыцаря» исключен.
Все это — не проблема колорита, пейзажа, антуража и т. д. Такие возможности
исключаются тем типом душевного мира человека, который проступает сквозь
все это; возврат к схематическим, обобщающе-стабильным фигурам-
персонажам прежнего рода невозможен прежде всего изнутри:
Душа моя рада
Всякому гаду
И всякому зверю
И о всякой вере.
(«Болотный попик», 1905)
Непредвзятость подхода человека к проблемам жизни дается здесь явно в
противовес всяким схемам; ясно, что не о «болотном попике», пекущемся «о
всякой вере», тут речь, но о людях, об их делах и помышлениях, об их способах
поведения и существования, — непредумышленность их простейших способов
самоопределения представляется столь утрированно «жалкой», «тварной» и в
то же время по-особому лирически убедительной, поэтически по-своему
достойной и притягательной — именно в сравнении с вымученными
конструкциями. Блоком владеет полемический задор, но он не мешает
открытию им особой области поэтического видения.
Вместе с тем есть границы для этого полемического задора — многое в эту