А. Блок. Его предшественники и современники

Громов П.

кн. «Кипарисовый ларец»)

Это ведь просто проводник проходит по вагонам; стихотворение строится на

том, что «внезапный снег» по контрасту — своей чистотой, природностью —

119 См.: Малкина Е. Иннокентий Анненский. — Литературный современник,

1940, № 5 – 6.

особо четко проявляет, насколько запуганы, затолканы, раздавлены те люди, что

сидят в поезде; сам по себе поезд — некое современное чудище, но он и не

просто

чудище, а еще и некое человеческое дерзание; отрицания цивилизации у

Анненского нет, его волнует состояние людей, их «кошмары», воплотившиеся в

поезде, в проводнике, в вагонной тесноте, в давящей тесноте и «кошмаре»

современной жизни:

Я знаю — пышущий дракон.

Весь занесен пушистым снегом,

Сейчас порвет мятежным бегом

Завороженной дали сон.

Люди сами отняли у себя «завороженную даль», они отняли у себя и

«мятежный бег»; поэзию природы и поэзию цивилизации они превратили в

«природный рок», в «Полночь» с большой буквы, и в рок цивилизации, в

«дракона». Все дело в них, в людях, в их отношениях, в «бесцельности» и

«безымянности» их дел и жизней при наличном строе отношений, в

«полусуществовании» под тем гнетом, который создали себе они же, люди:

А снизу стук, а сбоку гул,

Да все бесцельней, безымянней…

И мерзок тем, кто не заснул,

Хаос полусуществований!

При этом знаменательны выводы, которые в финале стихотворения делает

Анненский, рисуя «кошмар» современной жизни: человека он изображает

«больным», но при этом настаивает на том, что, как бы ни было тяжело, надо

держаться, надо быть достойным имени человека, какие бы прозаически

отвратительные формы ни принимала «боль» в этой отторженности от

природной жизни и от простой ясности человеческих отношений:

Пары желтеющей стеной

Загородили красный пламень…

И стойко должен зуб больной

Перегрызать холодный камень

Для верного понимания художественных построений Анненского

чрезвычайно существенное значение имеет его особенная, но чрезвычайно

прочная связь с предшествующим этапом развития русской поэзии. Какие бы

сложные, противоречивые, подчас болезненные формы сознания современного

человека ни изображал Анненский, он всегда передает их в виде объективного

повествования. Ситуации, изображаемые Анненским, всегда происходят с

конкретными людьми, в конкретной обстановке и в индивидуально-точных

обстоятельствах, у Анненского нет лиризма «общего» типа, который любой

читатель мог бы отнести и приурочить к себе при относительно свободном

выборе своих собственных индивидуальных обстоятельств, как это происходит,

предположим,

с восприятием поэзии пушкинской эпохи. У Анненского

конкретен субъект действия и само действие, — никуда, кроме изображаемого,

их отнести нельзя иначе, как только тем способом, каким обычно читают прозу:

«свое» может быть и должно быть вычитано только косвенно, через «рассказ»,

через восприятие происшествия с конкретными людьми в их пространственно и

временно точных условиях. Стих Анненского — «рассказ в стихах», которого

так напряженно искали поэты 40 – 50-х годов. При этом непосредственно на

старших поэтов этого круга — Ап. Григорьева, Фета, Полонского,

К. Павлову — Анненский похож очень мало. Он ближе к поэтам

посредствующего этапа: к Случевскому, Апухтину, но и тут он вовсе не

выглядит подражателем, а напротив, величиной оригинальной и поэтически

несравненно более сильной, чем сами эти «поэты-посредники». «Рассказ в

стихах» у него, конечно, именно стих, лирика, т. е. повествовательность

здесь — только особый способ передачи именно лирического, а не какого-либо

иного содержания.

Однако сама по себе эта особенность необыкновенно важна с точки зрения

содержания. Ведь именно «рассказ в стихах» бессмысленно прямо относить к

автору или к лирическому «я», совпадающему с автором. Рисуя часто душевную

«болезненность», Анненский говорит об объективных бедах, но не просто о

себе, о тяготах времени, но не о своих личных невзгодах. Такой способ анализа

«объективных» лирических состояний позволяет Анненскому постигать иногда

чрезвычайно сложные формы современного раздробленного сознания и

передавать их в пластически-зримой, повествовательно-наглядной форме. В

стихотворении «То было на Валлен-коски» рассказывается о развлечении для

туристов на одном из финских водопадов: в водопад бросается

человекоподобная кукла на привязи и на глазах у зрителей вытаскивается

обратно. Повествовательная точность «рассказа в стихах» не позволяет

толковать все это как грубый, дешевый декадентский символ «тщеты жизни»;

из ситуации извлекается высокий лирический смысл:

Бывает такое небо,

Такая игра лучей,

Что сердцу обида куклы

Обиды своей жалчей.

Человек настолько раздавлен и обезличен современной жизнью, что он

болезненнее воспринимает обиды изображения, мертвой вещи, чем свою боль;

боль реальная так тупа, постоянна и безобразно прозаична, что о ней и

рассказывать неловко, неспособно, и то, как треплют куклу, передает эту боль