А. Блок. Его предшественники и современники
Шрифт:
анализировалось; и даже когда речь идет о природной «гармонии», о
«стихийной» слитности всего воедино в бездумной жизни природного
целого — и тогда чуткое человеческое сознание, в котором всегда будет некий
нравственный элемент, увидит в «стихийном» потоке нечто такое, о чем
следует, по Анненскому, помнить:
А где-то там мятутся средь огня
Такие ж я без счета и названья,
И чье-то молодое за меня
Кончается в тоске существованье.
(«Гармония»,
кн. «Кипарисовый ларец»)
Конечно, в такой остроте всепронизывающего нравственного чувства есть
болезненный оттенок; но болезненна, по Анненскому, форма выражения многих
важнейших начал человеческого существования в современном мире.
Такое постоянное присутствие нравственного элемента в лирическом мире
Анненского может объясняться непосредственно биографически: в 900-е годы,
когда развертывался поэтический талант Анненского, он был пожилым
человеком, пришедшим из другой эпохи, из времени, когда были актуальными
народнические традиции и народовольческая практика; поэт был младшим
братом известного деятеля позднего народничества Н. Ф. Анненского120 и
воспитывался в его семье. Имея известное значение в личном развитии
Анненского, эти обстоятельства все-таки мало что могут объяснить в характере
его поэзии, т. е. его общественной деятельности. Суть дела тут, как и всегда в
таких случаях, в движении самой истории, в самоопределении поэта в
конкретных условиях общественной борьбы и, наконец, в этапе исторического
развития, с его большей или меньшей проявленностью основных коллизий.
Решающее значение имеет поворотный в истории страны общественный кризис
(революция 1905 г.), открывающий новый этап ее развития. Наивно думать, что
столь важные исторические повороты не отображаются в сознании лирика, в
силу природы специфического, «субъективного» жанра, в котором он работает.
Напротив, лирика как жанр особенно чутко (в своих, конечно, формах)
реагирует на такие повороты, в ней (если она заслуживает этого названия и не
сводится к стиходельству) они отображаются наиболее остро. Не случаен,
конечно, тот факт, что Анненскому удалось по-своему решить некоторые общие
вопросы развития русской лирики только в конце его деятельности, в первое
десятилетие XX века. Пронесенная им через всю жизнь нравственная чуткость
(индивидуально у Анненского имеющая народническую окраску, но в более
широком плане связанная с традициями большой русской литературы)
сливается с подлинным лиризмом и с конкретной изобразительностью (во
многом
«Подтекстовое» чувство неблагополучия русской жизни, насыщенности ее
кризисом, печально-нравственная окраска коллизий сознания (какими бы
изощренными или даже болезненными они ни были) и образуют основу
«невероятной близости» Анненского к Блоку, о которой писал Блок —
благодарный читатель «Кипарисового ларца».
По всему этому совершенно естественно, что свойственное Анненскому-
лирику чувство нравственной требовательности и ответственности с
наибольшей силой вырывается наружу в стихах, связанных с революционными
событиями в стране. В стихотворении «Старые эстонки», с характерным для
Анненского подзаголовком «Из стихов кошмарной совести», изображается
внутренний разговор честного и совестливого русского интеллигента с
120 О Н. Ф. Анненском см. прочувствованный очерк-воспоминание
М. Горького (Собр. соч. в 30-ти т. М., 1952. т. 17, с. 92 – 97).
матерями казненных участников революционных действий 1905 – 1906 гг.
«Сыновей ваших… я ж не казнил их…» — говорит русский интеллигент самых
высоких нравственных традиций в этом знаменательном разговоре, на что
получает ответ:
Затрясли головами эстонки.
«Ты жалел их… На что ж твоя жалость,
Если пальцы руки твоей тонки
И ни разу она не сжималась?
Спите крепко, палач с палачихой!
Улыбайтесь друг другу любовней!
Ты ж, о нежный, ты, кроткий, ты, тихий,
В целом мире тебя нет виновней!»
В этом стихотворении, больше чем где бы то ни было, видно, как тесно связаны
у Анненского его сложные психологические темы с этическими началами, и
далее, что его психологические «рассказы в стихах» с их изощренным
лиризмом таят в себе социальное авторское истолкование сюжетов, тем, героев.
Лирическое «я» «Старых эстонок» — обычный персонаж стихов Анненского, с
его тоской, бессонницами, нравственными тревогами и ясным пониманием
бессмысленности и отжитости строя, в границах которого он существует:
Добродетель… Твою добродетель
Мы ослепли, вязавши, а вяжем…
Погоди, вот накопится петель,
Так словечко придумаем, скажем…
Лирическое «я» обвиняет себя в отсутствии социальной активности,
действенности; этот человек достаточно точно знает, что он беседует не с
античными Мойрами, а с живыми людьми, от социальных действий которых
зависит будущее. И тут открывается наиболее примечательная художественная