А. Блок. Его предшественники и современники
Шрифт:
переживаний, объясняющая мне многое о самом себе» (VIII, 309).
Однако, несмотря на «тон некоторого снисхождения», уже в рецензии на
«Тихие песни» с обычной для Блока точностью обозначена та именно сторона
«невероятной близости», которая особенно наглядна и, может быть, особенно
существенна: «Новизна впечатления вот в чем: чувствуется человеческая душа,
убитая непосильной тоской, дикая, одинокая и скрытная» (V, 620). Блок говорит
здесь о трагически
душевных состояний особенно важен для величайшего блоковского создания —
третьего тома лирики, но переход к этим темам намечают, конечно, те стихи
«болотной», городской и любовной лирики второго тома, о которых шла речь
выше.
В сознание наиболее чуткой части своих читателей-современников
большой русский поэт Иннокентий Анненский вошел именно в качестве
тонкого, своеобразного, ни на кого прямо и непосредственно не похожего
аналитика «сумеречных» состояний современной души. В какой степени
Анненский этим исчерпывается — это уже совсем другое дело, и именно в этом
и следует, очевидно, разобраться современному читателю, поскольку
лирическое наследие Анненского принадлежит к тем явлениям искусства
недавнего прошлого, к которым во многом сохраняется живое отношение,
непосредственность поэтического восприятия. С другой стороны, следует,
очевидно, верно понимать и те специфические «сумеречные» темы, и в
особенности — подход поэта к тем явлениям душевной ущербности, мастером
в анализе которых признавался современниками Анненский. Особенно резкое и
законченное выражение трактовка Анненского как поэта кошмаров бессонниц, с
болезненной остротой воспринимаемого страха смерти нашла в статье
В. Ф. Ходасевича118. К сожалению, советское литературоведение сделало
относительно мало для прояснения подлинного лица замечательного русского
поэта; кроме работ А. В. Федорова, можно упомянуть в этом плане, пожалуй,
118 См.: Ходасевич Вл. Об Анненском. — В кн.: «Феникс», кн. 1. Из
серьезной критики современников следует отметить еще рецензию В. Брюсова
на «Кипарисовый ларец». Брюсов сосредоточивает свое внимание на способах
изобразительности Анненского, односторонне толкуя ее как
«импрессионистическую», вместе с тем Брюсов подчеркивает, что поэзия
Анненского «… поразительно искренна» (Далекие и близкие. М., 1912, с. 160).
Вяч. Иванов считает метод Анненского «символизмом ассоциативным», т. е.
также сводит его к импрессионизму; вместе с тем Иванову слышится в поэзии
Анненского «нота жалости», истолковываемая критиком как христианское
начало (О
только статью Е. Р. Малкиной119. Бессмысленно было бы отрицать тот факт, что
Анненский-лирик часто изображает болезненные состояния человеческой души
(хотя следует при этом заметить, что у Ходасевича, скажем, сама
соответствующая «подборка материала» носит односторонний характер и
диктуется во многом потребностями собственной лирической системы). Суть
дела, однако, в том, что в любом случае, о каком бы художнике ни шла речь,
нельзя отдельный единичный мотив рассматривать вне смыслового,
содержательного единства композиции произведения и, далее, вне идейного
единства художественной системы, какой бы противоречивой эта система ни
была. (Или даже так: чем более противоречива эта система, тем меньше
оснований судить о ней в целом по единичному мотиву.) Говоря иначе, если
художник изображает болезнь, то из этого еще вовсе не следует, что он хочет
такой болезнью заразить читателя. Идейные цели при подобном изображении
могут быть совсем иными.
Анненский изображает отнюдь не только болезни человеческого сознания в
современном мире. По-своему он хочет понять и лирически воспроизвести
современного человека гораздо шире, в самых разных его жизненных
проявлениях, и не вина поэта, а его беда в том, что слишком часто он находит
множество душевных неустройств, связанных для чуткого, тонкого художника
со всем строем жизни. Чаще всего у Анненского закономерности современной
жизни проникают всюду, воплощаются в многообразных и с виду как будто
невинных обстоятельствах (часто — совсем по-бытовому обыденных) — и
оказываются всегда давящими, уродующими, обезличивающими отдельную
человеческую душу. У поэта очень зоркий взгляд, в его стихе — необычная для
лирики насыщенность конкретными наблюдениями, подробностями,
воссоздающими именно современную, а не какую-либо другую, вымышленную
жизнь.
Человек едет в поезде — казалось бы, что тут особенного? Анненский
видит это шире, в совокупности с тем, каков едущий в поезде человек и тогда,
когда он в него садится, и когда из него выходит, и каким ему представляется
само это обычное современное путешествие:
Пока с разбитым фонарем,
Наполовину притушенным,
Среди кошмара дум и дрем
Проходит Полночь по вагонам
(«Зимний поезд», цикл «Трилистник вагонный»,