Адмирал Империи – 36
Шрифт:
— И кто это сделал? — продолжал размышлять вслух Карл Карлович, его голос звучал отрывисто и напряженно. — Ну, подделал завещание? Первый министр Граус?
В этот момент Юзефович почувствовал, как в груди шевельнулось нечто темное и жадное. Он всегда недолюбливал этого скользкого интригана Грауса, который вечно плел свои паутины в коридорах власти. Неужели сейчас настал его час расплаты?
— Именно Птолемей, но по просьбе императора Константина Александровича, — утвердительно кивнул Шепотьев, не отрывая цепкого взгляда от лица адмирала. Он видел, как в глазах Юзефовича разгорается огонь
Повисла напряженная пауза, во время которой каждый из собеседников взвешивал свои дальнейшие шаги в этой опасной игре. Наконец, Юзефович нарушил молчание.
— Ну, и что мне дает эта информация? — пожал он плечами с деланным безразличием, но в глубине его глаз уже плясали искры нетерпения и предвкушения.
— А вы подумайте хорошенько, — загадочно улыбнулся Юлиан Николаевич, видя сомнения на лице своего собеседника. Он чувствовал, что рыбка уже почти на крючке, осталось лишь слегка подтолкнуть ее в нужном направлении.
Но Юзефович был не из тех, кто легко поддается на провокации. Он резко шагнул вперед и схватил Шепотьева за отворот камзола, притянув к себе так, что их лица оказались на расстоянии вдоха.
— Не играй со мной, канцлер! — прорычал адмирал, его глаза полыхнули гневом. — Говори прямо…
— Так как сегодняшний император, согласно этому документу, нелегитимен, — произнес хитрый министр, тщательно подбирая слова, — но этого никто пока не знает, а настоящий наследник, как нам хорошо известно, безвременно погиб в стенах Большого дворца, соответственно место на троне Российской Империи до сих пор вакантно…
Шепотьев сделал эффектную паузу, наблюдая, как на лице Юзефовича отражается целая гамма эмоций — от недоверия до жгучего интереса. А еще он видел, как в глазах адмирала разгорается пламя честолюбия, как напрягаются желваки на скулах, выдавая напряженную работу мысли.
— И как вы правильно перед этим заметили, по Конституции и традициям, которые были нарушены, нового императора выбирают из самых достойных адмиралов нашего славного космофлота… — продолжал Шепотьев вкрадчивым голосом, словно змей-искуситель. — Вы меня понимаете?
Эти слова, произнесенные с многозначительной интонацией, словно молния пронзили сознание Юзефовича. Перед его мысленным взором разверзлась бездна головокружительных перспектив — абсолютная власть, несметные богатства, покорные подданные у ног. И он, Карл Карлович, отмеченный перстом судьбы, мог стать тем избранным, кому суждено привести Российскую Империю к новым вершинам величия.
Адмирал медленно разжал пальцы, все еще сжимавшие камзол Шепотьева, и отступил на шаг, не отрывая пристального взгляда от лица своего собеседника. В его голове роились мысли и планы, выстраиваясь в единую четкую картину будущего.
— Продолжай, — промолвил Карл Карлович, его голос звучал хрипло от сдерживаемого волнения. Он уже понимал, к чему клонит хитрый министр, но хотел услышать это из его уст, словно последнее подтверждение своей избранности.
— А кто на сегодняшний момент является лучшей кандидатурой на этот пост? — Шепотьев многозначительно посмотрел на стоящего перед ним командующего, в его глазах плясали искры торжества. — Самсонов? Нет… Иван Федорович замарал себя мятежом и убийствами… Дессе?
Шепотьев умело играл на струнах патриотизма и ксенофобии, зная, как сильны эти чувства среди высшего командования. Он понимал, что Дессе, при всех своих заслугах и талантах, никогда не сможет преодолеть недоверие и предубеждения, царящие в умах имперской элиты.
— Столетний старик Алексеев — наш начштаба флота? — продолжал свою мысль хитрый министр, театрально всплеснув руками. — Ну, вы сами понимаете, что возраст не даст этому человеку шансов быть избранным на столь высокий пост…
В голосе Шепотьева звучала нотка притворного сочувствия, но в глазах плясали искорки злорадства. Он прекрасно знал, что Алексеев, несмотря на свой острый ум и богатый опыт, давно превратился в живую реликвию, символ ушедшей эпохи. А в эти смутные времена Империи нужен был лидер, полный сил и решимости.
— Остальные адмиралы не имеют достаточного авторитета и заслуг, чтобы составить вам какую-либо конкуренцию… — подытожил Шепотьев, многозначительно глядя на Юзефовича.
В этих словах крылась тонкая лесть, призванная разжечь честолюбие и тщеславие адмирала. Шепотьев умело выстраивал свою речь, подводя собеседника к единственно верному, по его мнению, выводу. Юзефович слушал, затаив дыхание, его сердце бешено колотилось в груди. Каждое слово министра падало в его душу, как капля расплавленного металла, выжигая сомнения и страхи, оставляя лишь жгучее желание власти.
— Мне? — сглотнув, переспросил Карл Карлович, облизав пересохшие губы. Его голос дрогнул, выдавая охватившее его волнение.
— А кому еще? — пожал плечами Шепотьев с видом человека, озвучившего очевидную истину. — Из полных адмиралов остались только вы, господин командующий… Из всех вышеперечисленных лишь у вас имеется реальный шанс надеть большую императорскую корону и остановить, наконец, эту братоубийственную войну…
Эти слова прозвучали как приговор и как пророчество одновременно. Шепотьев умело играл на самых сокровенных струнах души Юзефовича — на его честолюбии, жажде власти и тайном желании увековечить свое имя в анналах истории. Он рисовал перед мысленным взором адмирала картины будущего величия и славы, заставляя поверить в свое предназначение.
Юзефович, уставившись мутным взором на светящуюся голограмму завещания, надолго погрузился в раздумья. Его мысли метались, словно загнанные звери, то обгоняя друг друга, то сталкиваясь в лобовом противостоянии. Слова бывшего канцлера, похоже, упали на благодатную почву. Карл Карлович действительно после смерти императора Константина и до избрания его преемника питал некоторые иллюзии насчет занятия трона, так как в самом деле считал себя достойным кандидатом на этот пост. Он помнил те бессонные ночи, когда, лежа без сна, представлял себя на троне. Эти фантазии, рожденные уязвленной гордостью и неудовлетворенным честолюбием, последнее время сильно терзали его душу, заставляя скрежетать зубами от бессильной ярости.