Аджимушкай
Шрифт:
– Стрелять будет, - обещает Кувалдин.
Приходит Аннушка. Она ходила, к условленному месту встречи с Марией Петровной, принесла от нее записку. Кувалдин читает нам:
– "Дорогие товарищи! Вам необходимо сегодня захватить катер. Имеются точные сведения, что фашисты после возвращения с моря будут отмечать день рождения своего командира. На заставу пошлем своего человека (девушку) с корзинкой вина. Все подготовлено, действуйте смелее".
Этого момента ждали двадцать дней. И теперь он наступил. Но
– Давайте лучше подумаем, - робко предлагает Мухин.
– В Крым наши все равно возвратятся...
– Не то говоришь, Алексей, - замечает Егор/
– Конечно, не то, - подхватывает Чупрахин.
– Переждать мог бы и политрук Правдин. Да вот этот самый моторчик, - Иван хлопает себя по груди, - не соглашался с сидячим положением; он у него гудел, гудел, выговаривая: "Не жди, не жди, действуй, коли ты настоящий матрос..." Так я говорю, Егор?
– Так, Иван.
– Дед не раз напоминал мне, - оживляется Чупрахин.
– "Ванюшка, коли попадешь под ружье, да к тому же на фронт, не будь обозником; авангард самое подходящее место для солдата. Там, - говорил дед, - в этом самом авангарде, все люди правильные, сиднем не сидят..." А ты мне на что намекаешь?
– вдруг набрасывается Иван на Алексея.
– Идем, все остается, как решено, - прерывает Чупрахина Кувалдин. Прошу готовиться.
...К берегу выходим извилистым ущельем. Над притихшим морем висит вечерняя дымка. Только что возвратился "наш" катер. Гитлеровцы не спеша сходят на берег, громко разговаривают, смеются.
– Помилуй бог! Торговка!
– вдруг кричит один из них.
Видим, как из-за выступа появляется девушка с ношей в руках. Наверное, она не раз сюда приходила, и ее встречают как хорошую знакомую.
– Шнапс есть? О, кстати!
Ее окружают, отбирают корзину, кричат:
– Теперь шнель, быстро назад! Ком, ком..* Весело переговариваясь, фашисты идут к домику, примостившемуся под скалой. Потом слышим их пьяные голоса, песни. Постепенна все это умолкает, и вокруг наступает тишина. Только часовой у катера, от скуки пританцовывает, шуршит галькой, посвистывает.
Егор толкаем в бок, но не произносит ни одного слова: мне и так понятно, что делать. Руки тянутся к мешку.
Хрустнул под ногами сухой стебель травы, догнал шепот Чупрахина:
– Если бы знал этот дурацкий язык... пошел бы сам...
Выхожу на тропинку, ведущую от домика к катеру. По очертаниям фигуры определяю: фашист стоит лицом к домику. Сильно качаюсь, пою вполголоса.
– Черт возьми, какой день, а мне вот приходится торчать у этого корыта, - возмущается часовой.
– А ты не торчи здесь, иди и выпей, - издали говорю и медленно, шаг за шагом, приближаюсь к фашисту.
– Ты что же, море охраняешь? Где катер? спрашиваю по-немецки, сильно заикаясь.
–
– гитлеровец смеется и лениво поворачивается к морю.
Одним взмахом набрасываю мешок. Бесшумно подбегает Чупрахин.
– Не спеши, - - шепчет он.
– Главное - покрепче связать. Фашисту доверять нельзя. Кляп ему в рот. Вот так, готово.
Безмолвно садятся в лодку Кувалдин, Мухин, Аннушка. Опущены весла, и мы уходим в море, дальше и дальше.
"..Вокруг ни одного огонька. По расчетам, уже давно должен быть берег Тамани. Но его нет и нет, Может быть, потеряли курс и теперь кружимся на одном месте?
Начинает штормить. Натруженно кашляет мотор, вот-вот он заглохнет. Ожидаем, что скажет Чупрахин. На небе видна робкая полоска рассвета. Мухин не выдерживает молчания, встает.
– Берег, товарищи! Земля!
– 8
Вот-вот наступит рассвет. Выбираем, место дневки. Кувалдин отправляет Чупрахина и меня наблюдать за дорогой, проходящей по лесу, в километре от выбранного нами места.
– Ведите себя осторожно. Небольшая опасность - возвращайтесь, будем отходить в глубь леса.
В пути Чупрахин замечает:
– А Егорка и тут хорошо командует. Нюх у Кувалдина точный, словно он всю жизнь ходил по тылам врага.
По дороге проскакивают два мотоциклиста. Потом появляются танки. Они идут на малой скорости с закрытыми люками.
На некоторое время движение по дороге прекращается. Чупрахин не переносит тишины. Она угнетает его. Он начинает ерзать, вытянув шею.
– Бурса, листовка, - вдруг показывает он на маленький серый клочок бумаги, дрожащий на ветру.
Иван вскакивает, берет листовку и, сев поудобнее, читает:
– "Граждане кубанцы! Красная Армия разбита..." Что?
– Что они пишут! багровеет Чупрахин.
– Ах, подлецы!
– Читай дальше, - советую Чупрахину.
– Сам читай, - передает он листовку.
– "Просим вас соблюдать спокойствие и порядок. Не давайте коммунистам и партизанам взрывать промышленные предприятия, организуйте охрану нефтяных районов, берегите хлеб, скот. Это пригодится вам.
Красноармейцы! Не слушайтесь комиссаров, бросайте оружие и переходите к нам. Мы гарантируем вам жизнь, отправку к своим семьям".
– Дай сюда, - вырывает Чупрахин листовку. Он рвет ее на мелкие клочки.
– Карандаш и бумага у тебя есть?
– Есть, - отвечаю.
– Пиши...
– Кому и что писать?
– Пиши, по-ихнему пиши: "Проезжий фриц, остановись! Вправо от дороги, под кусточком, лежат штабные документы: очень важные, весьма откровенные и абсолютно достоверные сведения для вас.
Кубанец".
– Написал? Дай-ка сюда.
Прицепив бумажку к сломанной ветке, Чупрахин ползет к дороге и там втыкает ее в землю.