Аджимушкай
Шрифт:
– Нет, говорю, я приказ имею - знамя доставить командованию... Буду искать ребят. .
– Глупый ты. Алексей, - отвечает он, - все, кончено, теперь каждый себе командир и начальник, а ты о знамени.
Я промолчал. Кирилл мне говорит:
– Если хочешь свою мамашу повидать, слушай меня... Я, с одной стороны, - человек опытный, с другой - нюх имею, где плохо, а где хорошо.
– Что ты предлагаешь?
– спрашиваю.
– Дождаться здесь утра. Убежден, фашисты решили, что из катакомб вышли все. Теперь они тут не очень насторожены. Утречком осмотримся,
– Согласен, - отвечаю и думаю: "Утром, может быть, вспомню то место, где назначили сбор".
Но Беленький не мог сидеть на месте, ему казалось, что вот-вот из темноты покажутся немцы.
– Подальше от катакомб, - шептал он и все полз и полз. Траншеи попались. Кирилл предложил укрыться в них. Сидим. Кирилл молчит, и я молчу. Где-то под нами плещется море, гальку тревожит волна. Беленький спрашивает меня:
– Ты можешь грести?
– Могу...
И опять мы молчали. Я пытался вспомнить место сбора, мысленно вылезал из траншеи, ходил и искал расщелину. Кирилл думал о своем. Я это понимал по его коротким вопросам:
– За час можно пролив переплыть?
– А волна лодку может опрокинуть?
– Ты не знаешь, какая глубина пролива?
Я отвечал одним словом: да, нет.
Наступил рассвет. Мы увидели на берегу лодку. Кирилл обрадовался. Он сбросил с себя сумку и протянул мне что-то похожее на кусок затвердевшего хлеба:
– Возьми.
Я не мог не взять. Хлеб оказался тверже железа. И все же я разгрыз... и проглотил...
Беленький непрерывно болтал. Он рисовал картину успешной переправы: И когда он на словах уже переступил порог дома, обнимая и целуя многочисленных родичей, я поднялся, намереваясь уйти на поиски расщелины.
– Где же она?
– вслух подумал я.
– Ты о чем?
– удивился Кирилл.
– Ребят надо искать...
– Разве ты не хочешь воспользоваться этой лодкой?
– обиделся он. Завтра будем на Тамани...
Я отрицательно покачал головой.
– Глупый, - нервно бросил в лицо мне Кирилл.
– Пойми, что мы тут можем сделать? Немцы уже под Сталинградом! Ты знаешь, сколько отсюда до Сталинграда километров?
– Не знаю!..
– Вот-вот, не знаешь... А я знаю - тысяча, если не больше, - кипятился он.
– Я не об этом, Кирилл, ребят надо искать. У них знамя дивизии.
– Знамя!
– произнес он.
– Как же с ним пробьешься? Попадешь в руки фашистов - и верная смерть... Я мечтал после службы поступить в университет. Ты был в Ростове, проспект Карла Маркса знаешь?
– В газете писали: эту улицу разрушили немцы, - заметил я, продолжая смотреть на холмы, изрытые воронками.
Кирилл умолк. Он повернулся в сторону моря. Лодка качалась, гремела цепью. На берегу было пустынно. Когда море и лодка скрылись в темноте, Беленький, поеживаясь от прохлады, улегся спать. Но лежал он недолго. Сел против меня, начал грызть сухарь. Где-то в стороне прогремели два выстрела. Кирилл поделился со мной сухарем.
– У меня тоже есть мать, - сказал я ему.
– Отец был ранен на фронте. Не знаю, вышел он из госпиталя
– Ты расскажи мне, как лодкой управлять на море, - попросил он, прерывая меня.
– Дело несложное.
– Я начал объяснять ему, как грести, как ставить лодку против волны. Я взял его за руки, они у него дрожали и были очень слабы. Мне вдруг стало как-то не по себе.
– Чего ты такой?
– спросил я у Кирилла.
Он не ответил.
Я вылез из траншеи. Было тихо.
– Ты уходишь?
– поднялся Беленький. Мне не хотелось разговаривать с ним, и я молча направился в поле. Шел медленно, присматривался к каждому бугорку. Я искал знакомые места, чтобы по ним определить, где находится расщелина. Вскоре мне попалась высота. Я сразу узнал ее. Здесь у нас был наблюдательный пункт, сюда приходил Шатров. Я узнал окоп, в котором Чупрахин разжигал костер. Помните, шоколадом угощал, предлагал сменить мокрое белье... "Черти мокрые, вы же простудитесь!" - "Вот пехота, матушка-рота..." Все я вспомнил, но никак не мог определить, в каком направлении она находится... расщелина.
Возвратился в траншею. Беленького не было. Я тихо позвал его:
– Кирилл!
– Опять ты!
– раздраженно отозвался Беленький.
Он сидел у самого обрыва. Я подошел к нему и сразу заметил, что он раздет до нижнего белья. Рядом лежал узелок, связанный поясным ремнем.
– Боюсь, что завтра лодки здесь не будет. Спешить надо. С одной стороны - такую возможность упускать нельзя, с другой - нет смысла ждать.
– Беги... потом как будешь смотреть товарищам в глаза?
– попытался образумить Беленького.
Кирилл поднялся. Была лунная ночь. Море искрилось. Дрожало у берега черное пятно. Это качалась лодка.
– Я не бегу, - наконец понял меня Беленький.
– Я спасаюсь, желание не попасть в руки фашистам - не бегство...
– Он говорил очень длинно, пытаясь доказать, что поступает правильно. Я ему не возражал, но и не соглашался. Я молчал, занятый своей думой. Однако позвал все же:
– Кирилл Иванович! Кирюша...
Кирилл Долго спускался с кручи. Я видел, как он достиг лодки, слышал, как гремел цепью. Лодка, по-видимому, оказалась на замке. Вскоре Беленький начал карабкаться наверх. Обрыв был крутой, скалистый. Я уже слышал его тяжелое дыхание, как вдруг Кирилл поскользнулся, вскрикнул и, гулко ударяясь о камни, покатился вниз.
Утром я его похоронил: разгреб руками песок, положил в яму и засыпал галькой.
Потом искал расщелину, искал долго, но с твердой верой - обязательно найду. И нашел. Все ночи не спал, днем изучал местность, а ночью шел. Теперь мы вместе - легче будет...
– 4
Я весь - натянутые струны. Они звучат от малейшего вздоха Чупрахина.
Не смог молчать, рассказал Ивану о политруке. Дня три он не разговаривал. Потом заявил:
– Я должен отправиться в лагерь: Не могу так: мы на свободе, а товарищи за колючей проволокой.
– Иван передал мне знамя и сказал: - Бурса, дай десяток немецких слов, и я возвращусь сюда с Кувалдиным.