Афганский рубеж 3
Шрифт:
От трупного яда и осознания что вдыхаю запах человеческой плоти, к горлу подступила тошнота. Закрыл нос рукавом комбинезона.
Я высыпал остатки из мешков на брезент. За спиной послышались рвотные позывы бойцов. Даже один из санитаров не выдержал и выплеснул завтрак на бетонку.
— Саня, прекрати. Что ты творишь? — похлопал меня кто-то по плечу сзади.
Голос был Игоря Геннадьевича. Однако, он меня не останавливал.
Я сам не совсем понимал, что делаю.
— У каждого есть отличительная
Лицо было не узнать.
Внутри смесь тошноты и гнева от увиденного зверства душманов. Слегка дотронувшись до головы, я повернул её на другой бок и посмотрел на правое ухо. Родинки рядом с ухом нет. Получается, что передо мной останки кого-то из наших солдат или офицеров. Несмотря на то что передо мной останки не мого товарища, радости я не испытывал.
— Это не Васюлевич, — тихо сказал я, аккуратно накрывая останки брезентом.
К толпе прибежал Юрис. Абрамов тут же затребовал, чтобы ему всё рассказали.
— У Вани родинка рядом с правым ухом. Её ни с чем не спутаешь. Так что это кто-то другой из наших пленных солдат. Нас провели, как лохов, — сказал я, вставая с бетона.
Трупным запахом провонялась одежда и долго ощущался запах в носу.
— И что теперь? Где искать его? — спросил у меня Абрамов.
Вадим Петрович и тут решил «посоветоваться» со мной. Вот только розыск пленных не по моей части.
— Давайте передохнём, товарищ подполковник. Мы уже сегодня никого не найдём, — предложил я.
— Ты не понимаешь? Времени нет! Надо лететь и искать его. И бомбить, если потребуется, — высказался Юрис.
В его глазах было столько ярости, что он бы и меня убил в этом порыве.
— Пока никуда лететь не надо. Ещё с этим вылетом не разобрались, — вкрадчиво объяснил комэска и ушёл к машине, приехавшей за ним.
На этом тяжёлое утро закончилось. И начался крайне длинный и жаркий день. Стрельба по кишлаку не прошла мимо Абрамова.
Он поочерёдно вызывал Залитиса, меня и наших лётчиков-операторов. Естественно, что Вадим Петрович собирался в ситуации разобраться по полной программе. Ему проблемы не нужны в первые недели командования подразделением.
После того как он всех опросил вместе с одним из особистов дивизии, повторно вызвали меня.
— Клюковкин, присаживайся, — сказал Абрамов, когда я вошёл в класс подготовки на КДП.
Представителя особого отдела уже не было. Я сел на стул, и Вадим Петрович продолжил.
— Давай так, Сань. Сейчас мы спокойно поговорим, выслушаю тебя и закроем обсуждение этой ситуации. Согласен?
— Так точно.
Абрамов улыбнулся.
— Сегодня вы атаковали кишлак Адусу. Намеренно ваш командир звена произвёл стрельбу НАРами. Что ты скажешь по этому поводу?
— Удар
Здесь я ничего не придумывал. Но и мне непонятно пока, каких показаний от меня ждёт товарищ Абрамов.
— Согласен. У меня и у представителя особого отдела сложилась картина. Но ведь Залитис попал в мирные дома.
Пожалуй, вот в этом месте командиру эскадрильи лучше поменять риторику.
— Я не видел момент удара. Сами понимаете, что в таких ситуациях всё очень скоротечно и быстро.
Абрамов поулыбался и слегка подался вперёд.
— Сань, ну не выгораживай ты Залитиса. Не совладал с эмоциями человек. Тем более что ему ничего не будет. Никто его в Союз отправлять не собирается. Просто нужно разобраться.
Вот такие благие намерения обычно всегда ведут к проблемам. Я согласен с тем, что Юрис поступил неправильно. Но мы ведь не знаем, насколько большой вред он причинил этому кишлаку. Он мог попасть и в какой-то склад душманов, который они скрыли среди дувалов или в сарай.
Если бы у особиста была информация, что в кишлаке погибли мирные люди, с Юрисом беседовали в другом месте. Значит, беседа с Вадимом Петровичем сейчас просто для того, чтобы он убедился в моей лояльности ему.
Либо у него такая тактика — сталкивает людей, а они потом ходят и «стучат» ему друг на друга.
— Клюковкин, ну помоги мне. А я помогу тебе. Ты же будущий лётчик Центра Армейской авиации! — развёл руками Абрамов и широко улыбнулся.
Он будто сейчас меня кинется обнимать. Пожалуй, мне придётся его слегка расстроить.
— Знаете, а я кое-что забыл рассказать товарищу особисту. Но вам расскажу, — улыбнулся я.
— Вот это другое дело! Давай, — сказал Абрамов.
— Я в эфире слышал команду, которую получил Юрис. Вроде бы, «303й, отрабатывай и уходим». Не помните, кто её дал?
Абрамов слегка поменялся в лице. Естественно, что эту фразу сказал комэска. Выходит, если потянут по всей строгости Залитиса, достанется и Абрамову.
— Кхм, точно не говорил особисту? — уточнил Вадим Петрович.
— Конечно нет! Я же будущий лётчик Центра…
— Достаточно. А ты не так прост, Сан Саныч.
— Вы тоже. Разрешите идти?
Абрамов промолчал, и я пошёл на выход из кабинета.
— Подожди, Александр. Есть ещё один разговор, — остановил меня комэска.
Я вернулся и сел на стул. Абрамов был слегка напряжён.
— Тебя и твоих коллег ведь не наградили за операцию в Джелалабаде. Комдив 109й дивизии и Сопин из 14й отдельной бригады специального назначения просят… нет, требуют вас наградить. Но я упираюсь в то, что командование армии не желает слышать о каких-либо боях на границе. Что думаешь?