Агасфер (Вечный Жид) (том 2)
Шрифт:
Один из помощников судебного пристава постучался в стекло кареты и напомнил, что времени осталось всего пять минут.
– Ну, милая, будь мужественна!
– сказал Жак.
– Будь спокоен, дорогой мой, я за себя постою!
– Ты туда назад не пойдешь?
– О нет! Мне и подумать об этом страшно!
– Я там уже расплатился...
– сказал Жак.
– Надо сказать слуге, чтобы он передал, что мы не вернемся... Они удивятся... Но теперь все равно...
– Нельзя ли тебе заехать домой, переодеться? Быть может, они позволят; ведь
– Согласен... Они, наверно, разрешат... Только один из них сядет сюда с нами, и говорить по душам мы уже не сможем... Выслушай же в первый и последний раз мой разумный совет, - вымолвил Жак торжественным голосом. Эти слова относятся, впрочем, как ко мне, так и к тебе. Принимайся за работу: как ни тяжел, как ни неблагодарен труд, привыкай к нему. Ты скоро забудешь этот урок, но помни, что он открыл нам глаза на то, к чему нас привела бы праздность, иначе тебя ждет участь тех несчастных... Ты понимаешь?..
– Понимаю!
– краснея, отвечала Сефиза.
– Но я лучше умру, чем сделаюсь такой!
– Да, умереть лучше... и... готов тебе помочь умереть в таком случае, прибавил Жак глухим голосом.
– Надеюсь, Жак...
– отвечала Сефиза, обнимая своего возлюбленного; затем она грустно прибавила: - Видишь, у меня было какое-то предчувствие давеча... Мне стало вдруг так грустно среди веселого пира, что я предложила тост за холеру, которая помогла бы нам умереть вместе, не разлучаясь.
– А кто знает! может быть, и холера придет, - мрачно заметил Голыш. Ну что же, не надо будет тратиться на угли... Еще будет ли у нас, на что их купить?
– Я могу тебе сказать одно, Жак: на жизнь или на смерть - я на все готова, только бы быть с тобой!
– Ну, вытри глаза, - сказал Жак с глубоким волнением, - не будем ребячиться перед этими людьми!
Спустя несколько минут карета направилась к дому, где жил Жак и где ему предстояло переодеться в обычный костюм, чтобы ехать в долговую тюрьму.
Повторим снова, что судьба сестры Горбуньи (есть вещи, о которых нужно повторять не раз) - одно из самых мрачных последствий неорганизованности труда, недостатка заработка.
Эта и заставляет молодых девушек, имеющих недостаточный заработок, вступать для поддержания своего существования в те связи, которые, несомненно, их развращают.
Иногда они продолжают работать, а помощь от любовника позволяет им сводить концы с концами, но иногда, как, например; Сефиза, они окончательно оставляют работу и живут со своим возлюбленным, пока у того есть деньги для удовлетворения их запросов; и вот в это время праздности и безделья неизлечимая язва лени навсегда поражает этих несчастных.
Такова первая ступень падения, на которую преступная беззаботность общества толкает бесчисленное множество работниц, рожденных тем не менее честными, порядочными и целомудренными. Кончается обыкновенно тем, что любовник их бросает, даже когда они становятся матерями. Случается, что промотавшийся возлюбленный попадает в тюрьму, а девушка остается одна,
Другие, привыкнув к праздности и легкой жизни, доходят до последних пределов унижения, подталкиваемые нищетой.
Но все-таки их скорее нужно жалеть, чем порицать, так как первопричиной всего является _недостаточный размер платы за труд или безработица_ (*5).
Другое плачевное следствие _неорганизованности_ труда, как оно проявляется у мужчин, состоит, помимо недостаточности заработка, в глубоком отвращении к делу, которым они занимаются. Да оно и понятно. Старается ли кто-либо сделать их труд привлекательным - хотя бы разнообразием занятий, поощрением, заботами, пропорциональным участием в прибылях, доставляемых данным ремеслом, наконец, надеждою на обеспеченную пенсию за долгие годы работы и труда? Нет, страну не волнуют ни их нужды, ни их права.
А тем не менее если говорить только об одной промышленности, то механики и заводские рабочие, которые могут стать жертвой взрыва парового двигателя или попасть в зубчатые колеса станка, подвергаются каждый день большим опасностям, чем солдат на войне; они выказывают редкие практические знания, приносящие промышленности и, следовательно, стране неоспоримую пользу в течение долгой и почетной деятельности этих рабочих, если только им не случится погибнуть при взрыве котла или стать калеками, угодив под зубья машины. Получает ли в этом случае рабочий вознаграждение, равное по крайней мере той награде, которую имеет солдат за свое, конечно, похвальное, но бесполезное мужество: место в доме инвалидов? Нет... Какое дело стране до него? И если хозяин рабочего неблагодарен, изувеченный рабочий, неспособный больше к труду, умирает где-нибудь в углу от голода.
Наконец, разве приглашают когда-нибудь на наши пышные празднества промышленности кого-либо из умелых рабочих, которые выткали восхитительные материи, выковали и отточили оружие, вычеканили серебряные и золотые чаши, вырезали мебель из черного дерева и слоновой кости, оправили с тонким искусством ослепительные драгоценности? Нет...
На своих чердаках, окруженные жалкой и голодной семьей, они едва перебиваются на маленький заработок, а между тем надо признаться, что они, по крайней мере наполовину, содействовали созданию в стране тех чудес, которые составляют ее богатство, славу и гордость.
Не следовало ли бы министру торговли, если он хоть отчасти представляет себе свое высокое назначение и обязанности, обратиться к каждой фабрике, участвующей на выставках, с предложением _выбрать известное количество наиболее достойных кандидатов, среди которых фабрикант указал бы того, кто наиболее достоин представить рабочий класс на больших промышленных торжествах?_ Не было бы благородным и поощряющим примером, если бы хозяин представил к награде и отличию депутата, избранного самими же рабочими, как одного из наиболее честных, трудолюбивых и знающих в своей профессии?