Агасфер (Вечный Жид) (том 2)
Шрифт:
– Да... и, увы, как раз в то время, когда моя бедная госпожа хотела ему помочь!
– Агриколь, - я его приемная сестра, - прибавила, слегка краснея, Горбунья, - написал мне вчера из тюрьмы, что он просит передать отцу, чтобы тот пришел сюда как можно скорее и предупредил вашу госпожу, что он должен сообщить нечто весьма важное ей или кому-нибудь из ее друзей, кого она к нему пришлет... так как писать он не смеет, подозревая, что письма заключенных прочитывают тюремные смотрители.
– Как? Месье Агриколь имеет сообщить что-то важное моей госпоже?
– с удивлением спросила Флорина.
– Да... Ведь
– Ах, да! Этого внезапного припадка помешательства, - заметила Флорина, опуская глаза, - наступившего так неожиданно для всех...
– Вероятно так, - продолжала Горбунья, - потому что накануне Агриколь был очарован любезностью, изяществом и добротой мадемуазель де Кардовилль!
– Как все, кому приходилось встречаться с моей госпожой!
– грустно прибавила Флорина.
– Сегодня утром, получив письмо Агриколя, - продолжала Горбунья, - я пошла было к его отцу, но того уже не было дома. У него много очень тяжелых забот. Однако письмо моего приемного брата показалось мне столь важным для мадемуазель де Кардовилль, что я поспешила сюда, желая услужить барышне, оказавшей столь великодушное участие.
– К несчастью, мадемуазель Адриенны нет дома, как вы знаете.
– Нельзя ли сообщить об этом известии кому-нибудь из членов ее семьи? Дело, очевидно, очень важное...
– Все это очень странно, - задумчиво проговорила Флорина, не отвечая на вопрос Горбуньи; затем спросила: - А вы не представляете себе, в чем может заключаться сообщение Агриколя?
– Совершенно не представляю. Но, зная Агриколя, зная, что это воплощенная честность и благородство, зная его светлый ум и здравый смысл, я убеждена, что ему можно вполне довериться... Впрочем, какая бы ему была выгода...
– Боже мой!
– воскликнула Флорина, прерывая Горбунью и внезапно пораженная новой мыслью.
– Теперь я вспомнила: когда его арестовали в потайной комнате, где мы его спрятали, он шепнул мне мимоходом, потому что я стояла около него: "Предупредите вашу великодушную хозяйку, что ее доброта ко мне не останется без вознаграждения. Мое пребывание в тайнике, может быть, принесет ей большую пользу!". Больше он не успел ничего сказать, потому что его тотчас же увели. Признаюсь, я приписала его слова выражению благодарности и обещанию доказать ее когда-нибудь моей госпоже, но, если принять во вынимание письмо, которое он написал...
– прибавила в раздумье Флорина.
– Это правда, - заметила Горбунья.
– Несомненно, что есть какая-то связь между пребыванием Агриколя в потайной комнате и тем важным открытием, которое он хочет передать вашей госпоже или кому-нибудь из ее родных.
– В этом тайнике давно никто не был, - задумчиво продолжала Флорина, быть может, месье Агриколь там нашел или увидел что-нибудь, что могло бы интересовать мою госпожу?
– Если бы письмо Агриколя не было столь спешным, - сказала Горбунья, я не пришла бы сюда: он сам бы явился к вашей госпоже по выходе из тюрьмы. Благодаря великодушию одного из его товарищей его не замедлят освободить; но мне пришло в голову, что, быть может, несмотря на залог, его сегодня не отпустят, вот почему я захотела исполнить его поручение... тем паче, что великодушие мадемуазель Адриенны по отношению к брату просто обязывало меня это сделать.
Флорина, как всякая еще не
– Послушайте... я дам вам очень полезный совет: он очень важен для моей госпожи, но этот поступок может быть для меня гибелен, если вы не выполните строго моих указаний.
– Как так, мадемуазель?
– с удивлением спросила Горбунья.
– Месье Агриколь никому, кроме самой мадемуазель Адриенны, не должен сообщать того, что знает. Это в интересах моей госпожи.
– Но если он не увидит ее скоро, то отчего бы не сообщить об этом ее родным?
– Именно родным он и не должен ничего говорить... Мадемуазель Адриенна может выздороветь, тогда он ей все и расскажет... Но хотя бы даже она навсегда осталась помешанной, то в этом случае месье Агриколь должен молчать, если не хочет оказать услугу врагам моей госпожи... а это случится непременно, если он кому-либо откроется.
– Теперь я поняла, - с грустью заметила Горбунья, - что родные вашей доброй госпожи ее не любят и, может, даже преследуют ее.
– Больше я ничего вам не могу сказать. А теперь обещайте мне, что вы уговорите господина Агриколя никому не сообщать о нашем разговоре и о совете, который я вам дала. Мое счастье... Нет, не счастье, - с горечью проговорила девушка, как бы отказываясь от надежды когда-либо знать счастье, - не счастье, а покой всей моей жизни зависит от вашего молчания!
– Ах, не волнуйтесь!
– воскликнула Горбунья, изумленная и тронутая печальным выражением лица Флорины.
– Я не буду неблагодарной: никто, кроме Агриколя, не узнает, что я вас видела.
– Благодарю вас... Благодарю!..
– горячо воскликнула Флорина.
– Вы меня благодарите? За что же?
– спросила удивленная Горбунья, видя крупные слезы, навернувшиеся на глаза служанки.
– Да! Вам я обязана минутой чистого, ничем не отравленного счастья! Быть может, мне удалось оказать услугу моей доброй госпоже, не рискуя увеличить свои страдания...
– Вы несчастны?
– Это вас удивляет? Поверьте мне, как ни печальна ваша участь, а я с радостью бы поменялась с вами!
– почти невольно вырвалось у Флорины.
– Увы!
– сказала Горбунья.
– Вы слишком добры, чтобы я могла дозволить вам пожелать моей участи... Особенно сейчас...
– Что вы этим хотите сказать?
– Да, - с горечью продолжала Горбунья, - надеюсь, вам никогда не придется узнать, что у вас нет работы, когда работа для вас - единственное средство к существованию.
– Боже, неужели вы так бедствуете?
– спросила Флорина, с беспокойством взглянув на Горбунью.
Молодая работница молчала, опустив голову. Чрезвычайно самолюбивая, она уже упрекала себя за откровенность, которая имела характер жалобы, хотя эти слова вырвались у нее нечаянно, едва лишь она вспомнила о своем ужасном положении.