Агасфер (Вечный Жид) (том 2)
Шрифт:
– Будьте спокойны, дорогая дочь, нас хорошо охраняют. Наш дворник и садовники каждую ночь, вооружившись, караулят нас со стороны бульвара... Стены высокие, с железными остриями, особенно там, где можно на них взобраться... Но все-таки я очень вам благодарна за предупреждение и велю удвоить караул.
– Особенно на эту ночь, матушка!
– Почему так?
– Потому что если у солдата хватит адской дерзости на какую-нибудь попытку, то это будет сделано непременно сегодня ночью...
– Почему вы это знаете?
– Нас уведомили...
– с легким замешательством, не ускользнувшим
Мать Перпетю была слишком умна и хитра; она сделала вид, что ничего не заметила, но заподозрила, что от нее скрывают нечто важное.
– Хорошо, сегодняшнюю ночь будут особенно тщательно караулить, сказала она, - но, раз я уже имею удовольствие вас здесь видеть, дочь моя, поговорим об известном вам браке.
– Поговорим, поговорим, - с живостью заметила княгиня, - дело это очень важное. Молодой де Бризвиль отличается горячим благочестием: в наше время революционной нечестивости это редкость. Он открыто исполняет все церковные обряды и может быть нам очень полезен. Он член Палаты и имеет там влияние; его красноречию присуще нечто дерзкое и вызывающее; я не знаю никого, кто умел бы придавать своим убеждениям более вызывающую окраску, а своей вере еще более вызывающий оттенок; и его расчет правилен, потому что эта развязная и небрежная манера в беседе о самых святых вещах возбуждает любопытство и внимание даже равнодушных людей. К счастью, обстоятельства сложились так, что он без всякого опасения может весьма резко нападать на наших врагов, что, конечно, поощряет его к дальнейшим подвигам и приносит ореол мученика. Словом, он наш, и мы должны устроить ему этот брак. Кроме того, вы знаете, что он обязуется внести в общество св.Марии сто тысяч франков в тот день, когда состояние мадемуазель де Бодрикур попадет в его руки.
– Я никогда не сомневалась в прекрасном отношении господина де Бризвиля к нашему святому и достойному сочувствия набожного человека делу, сдержанно заметила настоятельница.
– Но я никак не ожидала встретить такое сопротивление со стороны молодой девушки.
– Как так?
– Эта девица, которую я до сих пор считала воплощенной кротостью, скромностью и даже, говоря по правде, полной дурой, вместо радости по поводу брака, которой я ожидала, испросила времени для размышления!
– Скажите, пожалуйста, какая досада!
– Она оказывает упорное пассивное сопротивление. Напрасно я стараюсь ей втолковать, что в ее положении совершенно одинокой девушки, без родных и без друзей, предоставленной только моим заботам, она должна на все смотреть моими глазами и слышать моими ушами, и когда я говорю, что этот брак для нее самый подходящий, то она должна соглашаться на него слепо и без размышлений...
– Несомненно. Нельзя сказать более разумно.
– А между тем я получаю в ответ, что она желает сама повидать господина де Бризвиля и узнать его характер, прежде чем решиться!
– Но ведь это нелепо!.. Если вы ей ручаетесь за желательность этого союза...
– Впрочем, сегодня утром я заметила мадемуазель де Бодрикур, что до сих пор я употребляла по отношению к ней только мягкость и убеждение, но что дальше, для ее же собственной пользы... вопреки моему желанию... я
– И эти угрозы?..
– Будут, вероятно, иметь успех... Она вела переписку с одной подругой по пансиону, в провинции... Я прекратила эту переписку, находя ее опасной... Теперь девушка будет находиться исключительно под моим влиянием, и я надеюсь, что мы своего достигнем. Видите, дорогая дочь, как трудно бывает иногда совершить самое доброе дело.
– Я также уверена, что господин де Бризвиль не ограничится первым обещанием. Я ручаюсь, что если он женится на мадемуазель де Бодрикур, то...
– Вы знаете, дорогая дочь, - прервала ее настоятельница, - что если бы дело касалось лично меня, то я бы от всего отказалась... Но жертвовать в общину - это жертвовать Богу... и я не могу мешать господину де Бризвилю увеличивать число его добрых дел... Тем более что с нами случилась крупная неприятность...
– В чем дело, матушка?
– Монастырь Святого Сердца оспаривает у нас одно имение, вполне нам подходящее... Этакая ненасытная жадность! Я поговорила об этом довольно серьезно с настоятельницей.
– Она мне об этом говорила и винит во всем эконома, - отвечала княгиня.
– А! так вы ее видите, дорогая дочь?
– с живейшим любопытством спросила мать Перпетю.
– Я встречалась с ней у кардинала...
– не без легкого замешательства ответила княгиня.
Настоятельница, казалось, не заметила этого.
– Я, право, не понимаю, почему наша община возбуждает такую зависть у монастыря Святого Сердца!.. Нет таких гадких сплетен, которых бы они о нас не распространяли... По-видимому, некоторые особы ревнуют к чужим успехам!
– Ну, полноте, дорогая матушка, - примиряющим тоном заговорила княгиня.
– Нужно надеяться, что дар господина де Бризвиля поможет вам осилить соперников. В этом браке заключается двойная выгода, так как состояние попадает в руки человека, вполне нам преданного и который употребит его для нашей пользы... С сотней тысяч годового дохода положение нашего яростного защитника будет неизмеримо крепче, а у нас будет, наконец, человек, достойный нашего дела, и нам уже не придется прибегать к какому-то Дюмулену.
– Но талантливый все-таки человек этот Дюмулен! Я считаю, что его стиль - это стиль святого Бернара, разгневанного нечестием века!
– Увы, если бы вы знали, матушка, каков святой Бернар этот месье Дюмулен!! Но я не хочу осквернять ваш слух... Одно могу сказать, что такие защитники скорее вредят святому делу! Однако прощайте, дорогая матушка... До свиданья. Итак, караульте сегодня хорошенько, особенно этой ночью... Возвращение солдата грозит бедой!
– Будьте спокойны... Ах, я и забыла. Флорина просила меня уговорить вас оказать ей милость, взяв ее в услужение; вы знаете, как преданно она наблюдала за вашей несчастной племянницей... Я думаю, что можно ее вознаградить таким образом; она тогда еще больше к вам привяжется... да и я буду вам очень благодарна.