Ахиллесова пята
Шрифт:
Надю уложили на покрывало с бахромой по краю, мама выдернула подушку из-под головы и сунула её под ноги.
– Пап, аптечка там же? – не дождавшись ответа, мама убежала из комнаты. Дед стоял, не зная куда себя деть и растерянно посматривал на Надю. Та прикрыла глаза. Голова была тяжелая, чтобы не провалиться в небытие Надя сжала покрывало. Она услышала, как дед, шаркая, уходит. Теперь Надя лежала одна, и звуки словно усилились в сотню раз. Мама перерывала склянки, вскрывала упаковки и рылась в белом жестяном чемоданчике. Холодильник гудел, видимо дед, открыл его – тяжелые
Надя почувствовала, как холодную, длинную полоску сунули подмышку. Мама прикоснулась губами ко лбу, меря температуру. Надя приоткрыла глаза и застонала: их будто рассекло лезвием яркого света. Мама оттянула веки и светила в них фонариком.
– Я в порядке, – Надя слабо отмахнулась.
Мама сунула ей под нос едко пахнущую ватку. Стало получше.
– В голове прояснело?
Надя осторожно села, спустила ноги и попробовала встать.
– Да, всё отлично. – Она сделала шаг. Перед глазами снова закружили мушки, и Надя провалилась в пустоту.
Она опять лежала на кровати. Мама сжимала телефон и диктовала в трубку.
– Девочка, восемнадцать лет… Теряет сознание, температура, слабость, голова горит…
Мама замолчала.
– Я вам говорю, теряет сознание. Я бы не стала вызывать из-за «просто гриппа».
– Машины заняты, сказали ничего страшного, – мама обратилась к деду. – Сидит каждую ночь голая на сквозняке. Я не знаю как с ней быть. Надо тебя к воспитанию подключать.
Они обе знали, что это неправда. Таблетки исправно принимались, а весы показывали пару набранных килограммов. Мама врала, чтобы дверь, открытая сегодня, открывалась всегда.
Дед вложил в руку Наде холодную маленькую плитку в шуршащей обертке. Надя подняла её к себе: девочка в платке и с широкой улыбкой – Алёнка.
– У Татьяны также начиналось.
На лице мамы не отразилась ни одна эмоция. Она перевела взгляд с Нади на своего отца и обратно и переспросила как можно более спокойным голосом:
– О чем ты говоришь?
– У Татьяны также начиналось. Слабость, температура, потеря сознания. Думали, что ерунда, а потом сказали, что рак.
Дед сжался ещё сильнее, словно извиняясь за свои слова. Его глаза стали покраснели. Он хлопнул себя по колену с досадой и пошёл открывать дверь.
К Наде подбежала маленькая, юная медсестра, стуча каблуками по деревянному паркету. Она отогнала маму и деда и уселась рядом с Надей. Девушка надела ей рукав, и над ухом загудел тонометр.
– Давление в норме, пульс в норме, – она бормотала себе под нос, делая пометки. – Полис есть? Мы по полису работаем, – медсестра обратилась к маме и сморщила нос, услышав отрицательный ответ.
– Всё в порядке. Пейте крепкий чай, витамины. Одевайтесь теплее, скоро сезон ОРВИ, – протараторила она и выпорхнула, оставив после себя лишь следы на полу.
– Оставайтесь сегодня у меня, что ж тут, – прохрипел дед.
Мама поднесла Надину руку к губам.
– Мы тебя вылечим, пройдёмся по врачам, сдадим все анализы на свете. Ты только не волнуйся…
Мама снова пережила от начала до конца бабушкину болезнь. Её голос подрагивал и сбивался, хоть она и старалась это скрыть.
Мама, помедлив, призналась.
– Мне очень страшно. Я потеряла бабушку и твоего отца. Одну из-за болезни, второго по своей глупости. Я не допущу, чтобы исчезла и ты.
– Я никогда тебя не оставлю.
На ночь Надю положили в бабушкину комнату. Мама не стала даже заходить туда. Она не была с того момента, как оттуда вынесли носилки, покрытые белой простыней.
Бабушка навалилась тяжелым распухшим телом. Баба Таня храпела и посапывала совсем как живая. Но стоило Наде прикрыть глаза и притвориться, что ничего страшного не происходит, бабушка закидывала свою холодную, склизкую руку ей на шею. Отросшие грубые ногти впивались в нежную кожу, мертвая плоть душила её. Так, не для того, чтобы убить – попугать.
– Долго играть в молчанку будем? – Надя пыталась проглотить ком в горле, но он настойчиво оставался на своём месте.
Под тяжелым одеялом, помнящим умирающее тело, было не согреться. На небе светила круглая луна, полнолуние добавляло в эту полудрёму-полуявь детского, искреннего ужаса. Надя храбрилась. Раз во рту есть привкус крови от закушенной щеки значит она ещё жива. Пока жива.
– Помнишь, как тебе говорили, что мы похожи, пока ты не пропала? – бабушка говорила с ней, не раскрывая рта. – Помнишь, как ты морщила нос, решая задачку по арифметике? Прямо как я, когда вязала в кресле в углу. А когда ты захотела самокат? Кто, единственная, в семье поддержала тебя. Разве плохо будет, если нас ещё что-нибудь вместе свяжет?
– Я упала и разбила нос. Теперь у меня горбинка на нём. Мама была во всём права.
– Мама, – беззвучно хмыкнула бабушка. – Мама теперь тебе не поможет.
Кисти рук Нади немели, она терла их друг от друга, а в голове мелькали диагнозы. Инсульт, инфаркт, стенокардия, кровоизлияние, рак. Она потеряет контроль над своим телом, но что хуже над своими мыслями. Её личность сотрётся, как она стёрлась у бабушки.
Надя уткнулась в подушку и заплакала.
Терапевт, кардиолог, невролог. Сначала были длинные коридоры, набитые чихающими и сморкающимися стариками, затем они сменились на аккуратные лобби с приветливыми администраторами за стойкой. Мама брала горсть маленьких разноцветных леденцов из прозрачной чаши и рассасывала их по одному, пока Надя была на приеме.
– Здорова, – очередной врач, чьи лица она не запоминала, шлёпал печатью и ставил закорючку в карточке. Надя сидела, уткнувшись в пол, и могла отличить одного доктора от другого лишь по цвету паркета.
Она забирала бумажку, которую дома мама отправляла в прозрачный файл к стопке таких же.
Глава 3
Спустя четыре года после смерти бабушки утро также начиналось с белой шайбы, потом шипучки и затем красных капсул. К ним добавились регулярные диспансеризации, но даже они уже не избавляли Надю от ощущения нависающей смерти. Уже не бабушкиной, а своей.