Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах
Шрифт:
Тревожно вздохнула и откинула голову на подушки, грудь вздымалась поверхностно и часто, румянец на щеках горел уже болезнью, лихорадкой, и томное золото выливалось последними каплями из взгляда.
– Ну, что же ты… почему не возьмешь то, что твое по праву? О, Хаос Животворящий, если бы вы были с ним хоть немного похожи… может, попросить у Гекаты зелья? И просто представить, что…
Я прикрыл ей губы бессильным поцелуем, и она отозвалась с готовностью, запустила пальцы в волосы, прижалась, обожгла, прошептала:
Она пылала только наполовину. Наполовину – это леденел я.
Руки, сплетение пальцев, поцелуи – шелуха. Все – шелуха. Глаза, только глаза…
Ее глаза – отчаяние за хлипким покровом дурмана лотоса.
Мои… нет, мои ты не увидишь, я прячу их, Кора.
Потому что я – Владыка.
Потому что на мне – оковы Тартара.
Потому что понимаю: мне не выстоять против брата.
Если мой муж выступит против Громовержца – чем это кончится для меня, для него, для его царства?
И то, что другие почитают честью, то, от чего тебя берегла Деметра – это будет…
«Будет. Будет», – поддакнуло сердце – вспомнило старый ритм, сбилось, смешалось, и в мысли рванулось вдруг другое: «Ты знаешь».
Знаешь-знаешь-знаешь, – мелкими камешками поскакало в виски, вкрадчивый шепот изнутри меня самого заглушил стоны жены на ложе… Ты знаешь. Знаешь. Ты знаешь ответ. Знаешь ответ на вопрос…
Ответ коснулся висков холодом хтония, дохнул льдом Стикса, Кора, проваливаясь в сон, шепнула на ухо: «А ты даже не согрелся», в ужасе вскрикнула Ананка – и я заставил себя не слышать вопроса, не думать об ответе…
Под утро удалось согреться. Заснуть так и не удалось.
Вечные факелы искрили золотым напоминанием – напоминание множилось в драгоценной мозаике стен, окрашивалось в цвета рубинов, гранатов, аметистов и задерживалось в спальне. Главный светильник – обвившиеся друг вокруг друга золотые змеи – вяло пыхнул, подражая румянцу Эос, которая сейчас там, наверху, взошла на небо брызгать росой на траву.
Персефона, приоткрыв глаза, посмотрела с недоумением, будто не узнавала. Или не понимала, что может рядом с ней делать подземный супруг.
– Это ты, – пробормотала она. – Но я не помню… Царь мой, мы вчера разговаривали?
Я недооценил Трехтелую. Наверняка в ее вареве была еще и вода Леты: отнять память у богини…
– Не то, чтобы много, – двинул бровью – мол, других дел хватало.
Персефона теребила растрепанные волосы. Вглядывалась в лицо: знает? не знает? что знает?! Ох, Геката, дождется…
– Это так странно. Я совсем не помню, о чем мы говорили. Представляешь? Наверное, это все вино Диониса: от него у меня кружилась голова, хотя я попробовала совсем немного.
–
– По моим словам? Ну да, это было. А еще я что-нибудь рассказывала?
– Что-то про Гефеста и Ареса. Я не вслушивался.
Ата-обман так и схватилась на Олимпе за трещащую с похмелья голову: невидимка, пощади… Ты свою рожу видал?! Какое лицо должно быть у мужа, которого внезапно навестила жена? А у тебя какое? Долгая бессонница обвела глаза кругами, губы – в ниточку, взгляд…
Не-е, обижается Ата, я так не играю.
– Царь мой? Я провинилась в чем-то?!
Брови раздвинь, невидимка, они у тебя сошлись, как два драчливых барана на узком мостике.
– Нет. Это все проклятый Гипнос. Из-за истории с Танатом я не спал много ночей: вопли, стоны смертных, жертвы... Убийца теперь свободен, а его брат не торопится ко мне со своей чашей. А ты бледна. Может статься, я чего-то не знаю?
Она побледнела больше, покачала головой – старательно пряча глаза.
– Это всё исчезновение Таната. Ко мне ведь тоже взывали. Но теперь уже лучше.
– Задержишься?
– Лето. Если мать узнает…
– Хорошо, - вот так надо: уголок рта дернулся, тон – сухой, как воздух вокруг вулканов. – Мне все равно будет не до тебя. Танат вернулся. Сотни теней. Нужно судить.
Хорошо. Так бывает на Олимпе. И под водой. Муж – Владыка, жена – Владычица, долг – прежде всего…
– Я могла бы попросить у матери… спуститься. Если будет много судов… и подданные будут во мне нуждаться…
Еще как будут нуждаться: всем ведь известно, что Аид – Безжалостный. Ему только дай волю – и будет сотнями гонять праведников на Поля Мук.
Вот только если ты здесь задержишься, Кора, будет хуже. Тогда Зевс совратит тебя у Коцита или на берегах Ахерона, и мне придется отворачиваться и закрывать глаза, потому что соблазн вмешаться возрастет стократ.
Наверное, она поняла. Махнула рукой.
– Я ухожу.
– Знаю.
– И ничего не скажешь мне напоследок?
Вечное прощание прозвучало тускло, без вызова. Без звона в голосе, который бы кричал: «Домой! Наверх! Не твоя и твоей никогда не буду!». В шепоте жены была обреченность. Невысказанная просьба: «Скажи, что не отпустишь меня. Что похитишь меня еще раз, что угодно, только не…»
– До скорого свидания.