Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах
Шрифт:
Ему вообще никто и никогда не препятствовал.
Геката повела плечами, словно ощущая перемены.
– Мир странен, – прошептала она. – Наверное, вернулся Владыка. Идем, ты изранила ноги на этих берегах. Я напою тебя нектаром и снадобьем из молока, меда и лотоса: ты будешь безмятежной при встрече с мужем…
Мир был странен – да. Он качался и трещал, но не силясь сбросить меня, как в былые времена, а разрываясь от гнева и бессилия заодно со мной. Буря назревала там, куда не спускаются ветры, где не властвует Тучегонитель…
О,
Доказал свою власть, не спускаясь в подземный мир, отнимая то, что дал сам, да какое там – забирая последнее…
Доказал ли?! Отнимет ли еще?!
Тартар даже подначивать не решался. Да и Ананка не предупреждала из-за плеч.
Знала: доказал и отнимет. Это же Громовержец. Эгидодержец.
Ему никто никогда не препятствовал.
Сколько я просидел на песчаной отмели, вслушиваясь в свой мир, – не помню. Ивы над Коцитом тревожно перескрипывались – косматые старухи, перемывающие косточки молодым соседям. Огненные валы Флегетона рвались вверх, кромсали мать-темноту, и споткнулись лошади Нюкты, везущие ее колесницу к выходу, и храп Эреба стал не таким сонным…
Тени толпами валили от входа, и в надрывных стенаниях тонул плеск хароновых весел: друг-Убийца выполнял свою работу на славу.
– Теперь ты понял, – устало и равнодушно обронила Судьба. – Будь прежним невидимкой – и вечно бросайся клеить трескающийся сосуд: скрепишь одну трещину – а вода вытечет через другие. Или будь Владыкой – и позволь твоему списку писаться как должно.
Как там вежливо говорить со своею Ананкой? «Помолчи, ради Хаоса?» – когда хотелось бы сказать: «Заткнись, чтоб тебя в Тартар?»
Промолчал. Снял шлем, направляясь к своему дворцу.
И Ананка цокнула языком одобрительно, потому что: какой невидимка, если – видно?
[1] Таларии – название сандалий Гермеса
[2] Панамфайос – Всепрорицатель. Один из эпитетов Зевса.
[3] Стратий – Воинственный. Один из эпитетов Зевса.
[4] Телейос – Всемогущий. Эпитет Зевса.
Сказание 13. О спорах и искусстве прядения нитей
И к сердцу холод льнет незримых глазу ножниц.
Чуть вьется жизни нить… Жужжит веретено.
Г. В. Голохвастов.
Златокрылый стрелок, сын брани и ласки, разве не вопросы без ответов ты любишь больше всего?
Стрела в чужое сердце – вопрос. Стрела-ответ ложится на твою тетиву с неохотой, а то в мире было бы больше счастливых пар.
Сын ярости и нежности, не задавался ли ты вопросом: может ли бог любить, как смертный?
Ведь ты же не будешь спорить, что смертные это умеют лучше. Прощают то, что бог бы не простил. Совершают безумства, которые измыслить не
Сходят в мой мир, что обозначает: они любят больше жизни.
Ответь мне, сын копья и пены, стрелял ли ты в Орфея? В Пигмалиона, полюбившего свое творение? В Кефала, отвергнувшего любовь богини и предложенное бессмертие ради жены?
Ладно, молчи, я отвечу за тебя: не стрелял. Или, может, промазал и никому об этом не рассказал. Полетел шутить жестокие шутки с остальными, бурча под нос: «Кто ж там знает, чем в него ударило. Предвечным Хаосом, что ли…»
Предвечным Хаосом. Силой, которую он породил и которая тоже любит пошутить, как ты, как твоя мать…
Вот только великой Эрос для ее шуток не нужны стрелы.
В то время как ты несешься посланцем своей матери, щедро раздаривая влюбленность, страсть, похоть, увлечение, опьянение – невидимая Эрос идет следом и касается одного из тысячи… смертных, всегда только смертных, потому что богам нечего положить на чашу ее весов, принести на ее алтарь.
Боги бессмертны, а потому не умеют любить больше жизни.
Так может ли бог полюбить, как смертный?!
Я долго задавал себе этот вопрос.
Но здесь, на черте пограничья, под вечно умирающим тополем – здесь я не буду спрашивать об этом ни себя, ни тебя, златокрылый стрелок.
Тебя – потому что тебе здесь не место, сын страдания… и страдания.
Себя – потому что теперь я знаю ответ.
Он падает с пальцев благоуханными – но внезапно алыми каплями.
Она вошла, пританцовывая, как шла тогда, по лужайке. И как никогда не ходила в моем мире: здесь она несла себя, величественно откинув голову, плыла медленно, с осознанием высоты своего положения, и не все тени осмеливались взглянуть…
– Сидишь в темноте, – сказала весело. – Владыке лень зажечь факелы?
Факелы ярко полыхнули золотом – и золотом отозвались искры в зеленых глазах.
Цвет лотоса. Говорят, где-то на острове посреди океана поселился блаженный народ – лотофаги. Жрут золотой лотос круглый год и пребывают в блаженном забвении – а больше им ничего и не надо.
Геката наверняка наведывалась на этот островок, и не раз.
– Я слышала, Танат наконец нашелся? Гермес утащил Ареса прямо с праздничного пира. Вовремя утащил: Гефест как раз взялся за молот, чтобы отучить кое-кого шептаться с чужими женами… И куда же пропал Железнокрылый? На Олимпе ведь прямо ставки на это делают! Афродита уверяет, что и его не миновало чувство любви. Эрот отмалчивается и крутит свой лук, Аполлон слагает какие-то песни о разбитом сердце, а Афина мудрее всех – она подозревает заговор. Так что случилось?