Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах
Шрифт:
– И после него он передумал свататься!
– И решил, что ему хватит Афродиты!
– Да он вообще месяц после этого ни на какую женщину смотреть не мог!!
Соловьи уже поняли, что мелодичные трели обречены погибнуть в звонком хохоте, оскорбились и улетели. Нетерпеливые – у них уже есть все, что надо, кроме слушателей для их песен.
А я готов терпеть и дальше: моя ставка выше…
Терпеть солнце, ароматы, веселье, кустарник барбариса, который пытается
– …так вот, а он улыбается мне так завлекающе, и у меня просто колени слабеют, а он меня подхватывает…
– Давайте еще споем, а?
– … нет, мне говорили, что если умыться из того озера – волосы будут блестеть как драгоценные камни…
Кора морщит нос. Взгляд задерживается на белке-трещотке, возбужденно подающей хвостом тайные знаки (спасайся! он здесь!), потом свирепо обегает маленькую разленившуюся армию.
– Ну, всё! – дочь Деметры хлопает в ладоши. – В прятки! Давайте в прятки!
Эта музыка слаще соловьиных трелей. Это значит – близко. Значит…
Я больше не хочу длить ожидание, я устал. Мне, ждавшему столько лет победы в Титаномахии, трудно подождать еще хоть несколько минут теперь, я хочу коснуться ее…
Я хочу, чтобы эта игра стала равной: не только я принадлежу ей, но и она – мне.
– Тебе водить!
– Нет, тебе!
– А считалка на тебя указала!
Нимфа Йахе, оставшаяся водить, разочарованно грозит подружкам кулаком, закрывает глаза, а подружки кидаются в разные стороны.
И звонкий медно-зеленый вихрь проносится в десяти шагах от меня, углубляясь в рощу, задыхаясь и радуясь: ну, сбежала! Ну, не поймаете!
Мне тоже пришлось перейти на бег, чтобы не упустить ее из виду. Вилять между осиновыми, а потом сосновыми и еловыми стволами, бесшумно прыгать через поваленные деревья… молодость вспоминать.
Кора тихонько засмеялась, оглядываясь назад. Показала язык невидимке (получилось, что мне) и побрела медленнее, что-то тихонько напевая про себя.
Не подозревая, что в пяти шагах от нее по ее следам беззвучно течет ее рок, скрытый древним хтонием.
Наверное, я мог бы сейчас его снять. Сказать, что не причиню ей вреда… что там еще такое говорят? Только кого я обманываю, напрямик – это же не путь для ученика Аты, для того, кто сошел в подземный мир, чтобы просить совета у Ночи. Да она закричит, как только меня увидит: даже если Деметра не пугала ее рассказами про Аида Ужасного, годы в подземном мире отнюдь не украсили меня.
Сосны, стоявшие плотной стеной, расступились, явили укромную полянку с озерцом, поросшим маргаритками по берегам. Над озерцом нависала расцвеченная мохом скала, на которой, наверное, было удобно греться, когда жара наверху спадает.
Ну что ж, место подходит. Отсюда нас услышат не сразу.
Я перетек на другое место – дымом, огнем подземного
Странно было видеть, как цветок поднимается будто бы от прикосновений твоих пальцев. На самом деле это Мать-Гея выполняла мою необязательную просьбу, но ведь играть нужно до конца – я и играл.
Многоголовый нарцисс выпрямился, ослепляя жемчужной белизной лепестков и множеством царских золотых венцов в центре. Качнулся, словно лавагет, дающий сигнал к наступлению, послал вперед тайное оружие – одуряющий аромат.
Кора, которая как раз пробовала босой ножкой воду, вдохнула воздух и обернулась удивленно. В очарованной зелени глаз кивали два невиданных нарцисса, и дочь Деметры медленно, будто перебарывая себя, подошла к чудесному цветку, вытянула тонкую ручку, коснулась…
Я стоял теперь в двух шагах и мог любоваться вблизи и блеском медных локонов, и приоткрытыми удивленно губами, нежной кожей без единого изъяна… я сдержал себя еще на миг – миг очарования, мой подарок ей, последнее прекрасное мгновение прошлой жизни, перед тем как…
Я неторопливо потянул хтоний с головы дрожащими пальцами, и мы с моей судьбой наконец встретились глазами – по-настоящему.
Это был миг удивительного понимания, какого мы достигнем потом лишь однажды, когда не станет слов и придется разговаривать взглядами.
«Ты – моя», – сказал я без единого звука. И увидел, что она поняла и прочитала на моем лице свой приговор – потому что она попятилась, и с побелевших губ сорвалось тихое, отчаянное: «Нет».
Она шарахнулась дальше, в сень спасительных сосен, и тогда я свистнул, и разверзлась земля. Золотая колесница на солнце полыхала жаром, и в глазах у черных скакунов жили отблески подземных вулканов: золото, тьма и огонь, – мелькнуло у меня в голове, пока я в два шага настигал бегущую девушку.
Черные одежды, золотая стрела в сердце… и пламя, которым я невольно обжег ее, подхватывая на руки.
Она закричала, только когда я шагнул с ней на колесницу. Негромкий, но отчаянный и полный страха вскрик отразился от скал и улетел в небо; второй вскрик оказался заглушен моей ладонью (лучше бы губами, но когда целуешься, не так-то просто держать вожжи и следить за дорогой); четверка рванула с места, увозя колесницу с двойной ношей, недалеко, только до разлома в земле, во вратах которого нас встретила нянька-тьма, принял мой мир…
Аэды, конечно, потом будут врать. Они найдут три тысячи разных мест похищения, они распишут мгновенный путь моей квадриги в длиннющий переезд с похищенной девушкой на борту, только потом будут удивляться: почему никто ничего не заметил?!
Ногти вспороли кожу на щеке. Я рано задумался об аэдах.
Глаза испуганной жертвы во тьме расселины, по которой мы спускались, горели зеленым бешенством; она вырывалась, как молодая самка леопарда, угодившая в капкан, с абсолютным бесстрашием, будто ей было наплевать на то, кто ее держит, желая причинить как можно больше боли…