Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах
Шрифт:
Деметра молча и откровенно меня ненавидела. Из всех она одна была в темных одеждах – и тут уж Зевс ничего с ней не мог поделать, ответила, что для природы пришел час увядания. Она не отходила от дочери, но заговаривала с ней редко, только постоянно старалась держаться за нее – то за край гиматия, то касалась руки, то передавала ей чашу, забыв, что это обязанность Гебы… Касалась дочери – а жгла глазами меня, пристально, люто, показывая, что никакие Громовержцы ей тут не указ. Мы выпили мировую чашу по приказу Зевса –
Кора, теперь уже Персефона, не смотрела на меня вовсе – за исключением моментов, когда нам приходилось обмениваться чашами или напоказ глазеть друг на друга, или держаться за руки. Все остальное время не отводила взгляда от Зевса.
Смотрела так, будто верила: он возьмет решение назад. Он, всемогущий, отменит свадьбу. Заслонит дочь своим величием.
«За что, отец?! – немо кричали ее глаза. – Владыка! Чем я провинилась? Какое преступление совершила? Что сделала, что ты отдаешь меня ему?!»
Зевс же, высокий гость, поднимал вместе с Посейдоном очередную заздравную чашу и отпустил пару шуток о волнении молодой жены перед ночью.
Брат никогда не умел слышать чужие взгляды.
И никто особенно не умел из собравшихся, только Гестия, которая смотрела на меня с укоризной, а на Персефону – с ободрением и сочувствием; она еще пыталась пошептать что-то молодой жене, когда настало время танцев – что-то вроде: «Ты не бойся, он на самом деле очень хороший!» – едва ли ей поверили…
Да, кроме Гестии. А я многое отдал бы, чтобы не слышать на этот раз.
Впрочем, Геката ухмылялась с такой значительностью, будто и она умеет.
Она единственная, да еще Гипнос – вот все из моей свиты, кто присутствовал на этом торжестве. Танат был занят, да и едва ли божественные гости захотели бы видеть его рядом с собой. Или, например, Эриний. Или Кер.
О Гелло уж не говорю.
Стикс же просто не считалась состоящей у меня в свите, хотя и присутствовала со всеми своими детьми.
Да, на этой свадьбе было…
Было достаточно.
Я выбрал бы век гореть в пламени Флегетона, чем пережить подобное торжество еще раз.
Я считал секунды до того мига, как мы останемся одни – но не от нетерпения, а просто потому что не хотел никого видеть.
Не знаю даже, хотел ли я видеть Кору – но пришлось.
В моем мире нас тоже поприветствовали – подхалимов набежало со всех краев, сползлись даже какие-то мне самому незнакомые сущности из глубины Стигийских болот – и принялись стелить перед колесницей асфодели.
Дворец был полон поздравителями – правда, эти были со мной больше знакомы и не проявляли особого рвения.
Заметили, что скипетр я сжимаю как оружие, а не как атрибут власти.
Я с треском рванул фибулу, застегивавшую на плече багряный фарос – золотая
Жена молча наблюдала, как я избавляюсь от непривычного и надоевшего до одурения наряда. Пояс и фарос улетели вслед за фибулой в угол, туда же пошло ожерелье – тяжелое, со вставками аметиста – и золотой обруч, который словно сковывал виски. Вздохнул свободнее. Теперь бы еще хитон – серый или из небеленого сукна: белый на мне смотрится, как на Танате – улыбка...
Зачем?
– Не бойся, – сказал я, приближаясь и впервые открыто ловя ее взгляд. Она смотрела спокойно и утомленно.
Держала только что снятый с головы венок из осенних цветов, уже слегка увядших за время свадьбы. При моем приближении небрежно уронила его на пол.
– Чего мне бояться, царь мой?
Драгоценный пояс, выкованный Гефестом, змеей соскользнул к ногам, где уже лежал гиматий. Легким движением плеч – словно взмахивала крыльями – заставила соскользнуть хитон. Стояла, глядя мне в лицо с легким интересом и ничуть не стесняясь наготы.
– Ты растерялся, царь мой? Почему? После тех месяцев, что я провела с тобой – неужели ты не знаешь, что делать?
Я начал говорить одновременно с ней – какую-то чушь насчет того, что буду осторожен – и заткнулся на середине фразы. Она всё же услышала.
– Осторожен? К чему? Ты брал меня столько раз, что это излишне. За те шесть месяцев… или, может, ты позабыл это в своих заботах и мне напомнить тебе? Мои крики? Слезы стыда и унижения? Покорность, когда я поняла, что принадлежу тебе и все будет продолжаться? Твой шепот в нашу третью ночь о том, что я…
– Довольно!
Эреб и Нюкта, я ее недооценил. Она расплатилась со мной за каждое зернышко граната, за слова о молве и за тот поцелуй – может, не с лихвой, но основательно.
Хитон сжал грудь хуже брони. Я рванул его бессознательно, услышал треск ткани, отнял кулак…
В глазах у Персефоны жило вежливое равнодушие жертвы, которую в сотый раз кладут на алтарь. Только когда я наклонился и прижался губами к ее холодному лбу – она вздрогнула плечами и словно очнулась на секунду.
– Ты был прав, они не поверили, – прошелестел горький шепот. – Никто из них не поверил. Даже мать. Не поверила даже… я.
– Значит, сегодня ночью ты поверишь в иное… Кора.
– А какой в этом смысл, царь мой? Ты мой муж, а я твоя… – покривились губы, – жена. Я – твоя… твоя.
Твоя.
Произнесено и осталось витать в полумраке спальни, когда ее шепот уже смолк.
Она покорно прижалась ко мне, словно ставя точку в нашем разговоре навсегда, нырнула в горячечные объятия без малейшего чувства стыда, словно наша свадьба и впрямь состоялась в день похищения, словно уже тогда отзвучал вопрос: «Моя ли?»