Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах
Шрифт:
Виктория Орти
– Почему твои губы такие алые, Кора?
– Он целовал меня…
– Только ли от этого, Кора?
– Только… только от этого…
– Выпей напиток из лотоса, Кора, тебе надо забыться…
– Нет того, о чем мне нужно было бы забывать.
– Бедная девочка… такая сильная –
– Какого? Какого?! Он не тронул меня, слышишь? Слышите, там, у дверей?!
– Ах, конечно, конечно… все уже кончилось. Ты поплачь, будет легче…
– Мама… ты не понимаешь меня… Послушай, ты не понимаешь, он не…
– Ох, конечно-конечно, моя девочка…
– Мама, почему ты прячешь глаза? Ты не веришь мне, мама?!
За что мне это, Мнемозина? Мне хватило ее глаз на нашей свадьбе. Мне хватило лихорадочного шепота в нашу первую ночь: «Никто не поверил. Не поверила… даже я». Хватило фразы, которую она, словно проклятие, бросит мне в лицо позже: «Не хочу от тебя детей».
Хватило ее плеч, сжатых гибкими пальцами Адониса.
Или ты, полная женского сочувствия, полагаешь, что я и сейчас должен платить? До конца?
За то, что поставил однажды на смерть и с тех пор даже любовь моя – мучает и убивает.
За то, что, влюбившись, как смертный, поступил – как бог и Владыка.
Что вынудил весну спуститься туда, где весна невозможна.
За противоестественный союз – небытия и бытия.
Не стану разубеждать тебя. Но неужели ты думаешь, что для расплаты мне мало моих собственных воспоминаний?
Не отвечай, Мнемозина. Не смотри на меня.
Не заставляй меня прятать глаза.
Аскалафа на нашей свадьбе не было.
Он утолил ненависть к Деметре сполна и свидетельствовал в том, что Кора приняла из моих рук зерна граната – с наслаждением свидетельствовал, глядя прямо в лицо Деметре…
Говорят. Я не присутствовал там. Знаю только, что садовник не вернулся в мой мир – поведать о своем триумфе. Сразу же после разбирательства у Зевса Деметра обратила Аскалафа в пятнистую ящерицу.
Может быть, я мог бы вернуть ему облик… да попробуй еще – найди.
Ахерон принял весть о потере сына с достоинством, показалось – что еще и с облегчением. Горгира уже успела наплодить ему шестерых крепких титанят, так что и недостатка в будущих садовниках не было.
А то Владыка, знаете ли, женится, так что ему, наверное, хозяйство понадобится.
Свадьба Подземного Владыки состоялась через восемь месяцев – столько отвел милостивый Зевс Коре пребывать
Да уж, вовек не расплачусь.
Четыре месяца из двенадцати. Зевсу это, видно, казалось наивысшим счастьем: если бы он мог – он выделил бы Гере от силы неделю в год, а остальное время отдал бы разнообразию.
Для тех, кто проживал в Среднем Мире, это тоже было счастьем: пусть не круглый год лето, но восемь месяцев от возрождения до увядания – не то что, скажем, шесть.
Худо-бедно такое решение устроило даже Деметру: матери доставалось вдвое больше времени, чем мужу.
Будущего мужа о решении Громовержца не спрашивали, предугадывая пространный и полный бессильными ругательствами ответ.
И вообще, кто я – подвергать сомнению волю Громовержца?!
Свадьба состоялась через восемь месяцев, за которые я не увидел Кору ни разу и которые мелькнули, словно восемь часов, за владыческими делами.
На свадьбе не было Аскалафа.
Все остальное на свадьбе было.
Там были боги, и много поднятых за молодоженов чаш, и многократные шуточки по поводу того что Аид, хоть и выбирал долго, с выбором не промахнулся, и чарующие звуки кифары Аполлона – Мусагет воспевал наш союз, и, надо отдать ему должное – ни разу не поперхнулся, описывая радость всего сущего по поводу воссоединения такой пары.
Были пожелания нам многочисленных отпрысков, и состязания, и подарки, из которых примечательны были два: Зевсов, представлявший собой тот самый остров, и дар Мойр. Они преподнесли Коре новое имя, сообщив через Фетиду, что моей жене отныне зваться Персефоной. Имя это, впервые произнесенное и чуждое, словно взятое от другой богини, реяло над пиршественным столом, проникая в душу неприятным обещанием подземному миру: «убивать смерть», «уничтожать разрушение».
Свой выбор Мойры никак не пояснили, но все сочли его само собой разумеющимся: разве могут дочь Деметры в замужестве звать Корой?
Еще в таком замужестве…
Многое было на этой свадьбе.
Предостаточно веселья, и обсуждение злостного умысла Прометея, отдавшего людям огонь, и коварства очередного сына Зевса – Тантала, который хотел попотчевать богов блюдом из собственного сына (с Деметрой у него даже отчасти получилось). И воспоминания о бое с Тифоном, и рассказы о Титаномахии, как же они запоминают все эти подвиги?! Я, сколько ни пытался припомнить за собой хоть что-нибудь героическое – в мысли лез Серп Крона – и все.
О, было многое. И пурпур праздничного фароса, и белый хитон, и пояс, богато расшитый золотом, все вместе – изумительно мне не идущее.
И были мы – траурная группа посреди всеобщего веселья, словно деревья, не желающие гнуться в центре бури. Жених, невеста – и мать невесты.
Муж, жена и теща.
Все на свадьбе – а эти на погребении.
Я не обманул всеобщих ожиданий. Иначе они не смогли бы потом еще века вспоминать: «А помните, с какой физиономией он заявился на свою свадьбу? Сидел пасмурный, как день восстания Тифона…»