Аид, любимец Судьбы
Шрифт:
– Промахос изменила своей мудрости. Взгляни – она бьет беспечно. Рано или поздно она пропустит его удар.
– И ударит его в ответ по-настоящему, невидимка.
– Да. Ударит по-настоящему.
Во дворе юность бросается в атаку на мудрость, безумие – на опыт, упрямство – на хладнокровие.
Во дворе бьется недавно родившаяся война – и Ананка не смеет спрашивать меня, что ж я там такого вижу в неуклюжих движениях мальчишки, который вместо погремушки в первый же день после рождения взял в руки меч.
Мой, между
– Ты… ты!!
Война страшна. Летит, глаза незрячи от ярости, оружие полосует воздух, представь на месте воздуха воинов – и поймешь, как будет биться этот сын Зевса, когда вырастет.
Не только врагам – союзникам не поздоровится: со всех сторон тела…
– Ах… паршивец!
Натиск взял свое над опытом – на миг. Искусность проиграла силе. Беспечность обернулась промахом, и вот уже Афина держится за плечо, в глазах – непонимание, пеплос – прорван… Струйка ихора бежит по руке. Серые глаза медленно темнеют от гнева, подбородок грозно опускается вниз – и удар без промедления. Ответный. Настоящий, который не остановишь щитом.
Будь мальчишка смертным – хоронить было бы нечего.
Арес покатился по плитам двора колючим колобком – волосы-иголки так и замелькали. Поднял лицо, глядя на сестру.
Засмеялся разбитыми губами – со злобным счастьем.
– Я ж говорил – ты девка!
Промахос двинулась было к нему, но тут во дворе показалась Афродита, помахала рукой.
– Афи-и-и-и-ина-а-а! – призывно раскатил двор. – Мы с Гестией жде-о-о-м!
Гелиос придержал свою колесницу, отвлекшись от сплетен с богиней облаков: нужно было послать вниз побольше лучей, чтобы они запутались в золотых кудрях Киприды. Завздыхал сатир возле своего котла, закапал в котел слюнями.
Афина махнула в ответ.
– Иду! – крикнула и отправилась к богине любви, не взглянув больше на брата. Афродита что-то спросила у дочери Зевса, потом повернулась и кокетливо помахала Аресу – прежде чем исчезнуть.
Маленький бог войны отмер только через минуту после этого жеста.
– Тебя она не поприветствовала, – шутливо укорила Ананка.
– Поприветствовала.
– Она же тебе не махала.
– Зато поежилась.
В понимании Афродиты я – «бррр», поэтому других приветствий удостаиваюсь редко.
Под пальцами – все новое: капризно изогнувшийся локон, срезанный с чьей-то головы, переплетающиеся цветы – наверняка асфодели, что еще он может отображать, этот шлем? Драконы. Кривой серп приготовился разить…
– Дядя! Видал, как я ее?
Больше первенцу Зевса делиться триумфом не с кем. Мать не поймет и придет в ужас: «Ты опять кинулся на Афину? Она тебя ранила? Ну конечно, ранила, ох, нужно омыть раны, нужно залечить…»
Остальные Ареса уже успели возненавидеть.
– Угу.
– И… и как?
На губах – намек на улыбку, словно осадок на дне амфоры.
– Бездарно дерешься.
– А вот и нет. Я дерусь изо всех сил. Значит, я дерусь хорошо, понятно? А это у тебя твой шлем? Который сковали
– Да. Хтоний.
Подземный – не помню уж, кто уронил. То ли Посейдон, когда на узоры смотрел, то ли Гера визжала, что такая дрянь только из подземного мира могла взяться. Может, и Арг говорил что-то, мол, медь для сплава брали из очень глубокой жилы, особой… Вцепилось слово в вещь челюстями – и не отпускает.
– Он делает тебя невидимым?
– Он делает невидимым любого. И все, к чему ты прикоснешься. Еще вселяет ужас в сердца.
Арес посмотрел на шлем в моих пальцах пренебрежительно. Фыркнул носом.
– Это же не оружие воина.
– Хочешь знать, за что этого мальчика так ненавидят? – поинтересовалась развеселая Ананка.
Деметре он заявил, что цветочки выращивать и дурак сможет. Гелиосу – что ему нужно искать другого общества, кроме своих жеребцов, а то «навоз и ржание – скучновато». Гестию спросил, нет ли у нее какого-нибудь дела, а то она, кажется, вообще ничем не занимается. О Посейдоновом трезубце выдал, что «ну, таким точно не промахнется». Не испугался даже к Стикс подойти и поинтересоваться, почему у нее такие тупые дети – в отца, что ли?
И таких фраз – по нескольку десятков каждому… впрочем, Афродите, кажется, ни одной не перепало.
– А что – оружие воина?
Арес презрительно оттопырил губы.
– Ну, вот копье. Или меч. Еще палица, лук, праща, дротик, – хмыкнул, скосился на шлем. – Молния еще или трезубец.
Ноги у мальчишки напряглись – отскочить. Обычно неумение держать язык за зубами я карал оплеухами.
– Да. Это все оружие воинов. Оружие силы. Оружие войны. Это – нет.
Гера появилась во дворе, тревожно всматриваясь во двор из-под ладони – искала «своего мальчика». Арес засопел и попытался было схорониться за моей спиной, но вылетел оттуда как от хорошего пинка: Ананка расшалилась не на шутку. Или просто не потерпела соседства.
– Арес! – Гера преодолела половину двора вихрем. – Что ты делаешь в его обществе? Я тебе говорила… Ты опять порвал хитон! А это ихор? Внутрь сейчас же! И если еще раз услышу от няньки, что ты…
Видно, общение с Лиссой все же повлияло на сестру – только проявилось это сейчас.
Арес закатил глаза и направился ко входу на женскую половину, временами оборачиваясь и бросая подозрительные взгляды за мою спину. Гера задержалась на миг дольше – прожгла глазами:
– Оставь моего сына.
В ответ я прикончил очередной финик. Жена Громовержца взмахнула гиматием, вернула себе надменность и царственную осанку и направилась удушать отпрыска любовью.
Булькал котел – густо, наполняя двор небожественным, крепким запахом баранины и лука. Сатир напевал что-то бодрое – звал собратьев и нимф присоединиться. Нефела и Гелиос в небесах разошлись: она погнала стада тонкорунных облаков на юг, он колесницу – по извечному пути, на запад…
Пальцы скользили по черной поверхности – ужасающая красотой и искусностью ковка…