Академия Высших: студенты
Шрифт:
Мурасаки вдруг понял, что уговаривает себя. Он давно уже не на своем месте. С того самого времени, как однажды после лекций у него вместо Сигмы осталась только ее куртка. Ни у себя в коттедже, ни в Академии, – нигде больше он не был на своем месте. Все говорили, что станет легче. Он сам надеялся, что станет легче, особенно когда перестал плакать сутки напролет. Легче не стало. Боль просто стала другой. Из игл, раздирающих сердце, она превратилась в камни, засыпавшие его с ног до головы. Он не жил, а постоянно пробирался сквозь завалы булыжников – каждое движение давалось с трудом, смещало камни, они падали на него, на голову, на плечи, били и оставляли ушибы. Он не видел, куда идет, что делает, он не мог угадать, какие последствия вызовет его шаг – удар острым краем по виску или стискивание каменных глыб вокруг его тела. Посылка от Сигмы что-то сделала с этими камнями. Они больше не давили его, не стояли на пути. Они словно переместились внутрь него. Он стал тяжелым и ненадежным, как камень на краю скалы. Исчезли шутки и смех, исчезло умение шутить и смеяться, хотя может быть, это умение исчезло еще раньше, просто
За это время он столько узнал о видах боли, что будь у них такой курс, он сдал бы его автоматом, после первого занятия, на высший бал. Но такого курса не было, и ему приходилось просто жить с этой смесью давящей боли и тяжести внутри, которая иногда грозила разорвать его на части, но все почему-то не разрывала. Ему нужна была Сигма. Прямо сейчас. Прямо здесь. Просто увидеть. Просто услышать ее голос. Почувствовать ее запах. Он не знал, что между людьми бывает такая связь, пока не встретил ее. Он чувствовал себя частью Сигмы, а Сигму – частью себя. И от того, что ее не было рядом… что ее невозможно увидеть, что к ней невозможно прикоснуться, иногда хотелось умереть.
Мурасаки вздохнул. Умереть… кто бы ему дал умереть?! Вытащили из раздевалки на руках. Он вздохнул. Ладно, если нельзя увидеть, нельзя почувствовать, можно хотя бы вспомнить. Здесь недалеко та самая поляна, которую они любили в парке больше всего – со сломанными солнечными часами, котом и стрекозой, скрытая от посторонних глаз. Вот где-то здесь будет дорожка…
Мурасаки прошелся вдоль кустов. Дошел до конца аллеи, остановился. Он что, пропустил дорожку? Не может этого быть! Он развернулся и медленно побрел вперед. Ни слева, ни справа не было поворотов. Как так? Куда исчезла эта поляна? Он точно помнил – она была здесь! И скульптуры стрекозы и кота он помнил. И скамейки, скрытые от глаз прохожих. И тот постамент с солнечными часами. Они же не могли просто испариться! Мурасаки закрыл глаза, глубоко вдохнул и открыл. Что-то здесь было не так. Определенно, не так. Ведь Чоки с Растом уверяли, что нет никакой поляны. И на картах, с которыми он работал, ее не было. Так что же – ее действительно нет?
Или… Констанция заблокировала воспоминания о дороге на поляну? Ладно, если поляна здесь, то он ее найдет! Высший он или не Высший, в конце концов?! А если Высший, то пора пользоваться своими силами. Как Сигма. Она все свои знания тянула в реальность. Почему он забывает так делать? Есть же простой способ найти это исчезнувшее место – информационное поле!
Информационное поле – это не набор цифр и невзрачных линий, это не библиотека, скорее, оно похоже на жидкий белый перламутр – только стоит внимательно присмотреться, чтобы понять, что эта белая жидкость складывается из множества сверкающих линий: одни из них вспыхивают, словно разветвленная молния, ударяющая в дерево, и исчезают, другие горят ровно и ярко, похожие на цветные ленты рекламных щитов или витрин, третьи движутся, становятся то тусклее, то ярче, но никогда не пропадают насовсем, другие сплетаются в затейливые спирали, но стоит выделить одну из линий, ухватить ее взглядом и не отпускать, и ты увидишь состав атмосферы здесь и сейчас, и сто лет назад, и до того, как на планете появилась жизнь, или развернешь всю экосистему – от мельчайших грибков, колонизировавших корни деревьев, до колонии цапель, обитающих вниз по ручью, все ее взлеты и падения, трагедии и процветание, вплоть до неминуемой гибели через триста лет, или узнаешь силу, с какой дожди стучат по камням под ногами в разное время года, и чем были сами камни до того, как стали камнями, – и все это может заставить подумать, что информационное поле – это просто набор информации о физическом мире, которую Высшие могут получить без дополнительных приборов и измерений, в отличие от обычных людей. Но на самом деле, конечно же, информационное поле содержит гораздо, гораздо больше информации, и физический мир – только первый слой, как название и автор книги на обложке, а вся информация прячется внутри, надо только открыть обложку, вернее, надо только уметь открыть обложку. Мурасаки умел.
Поляна была здесь. Он видел ее, он стоял почти напротив нее, как и помнил. Но в то же время Мурасаки понимал, что недостаточно просто шагнуть вперед, пробраться через кусты, чтобы оказаться на поляне. Эта поляна была не только здесь. Правильно говорили тогда Раст с Чоки. Мурасаки не мог объяснить это знание, но он точно знал: эта поляна – что-то большее, чем просто поляна. А то, что они принимали за сломанные солнечные часы, выглядело сияющей воронкой, уходящей в неизвестность, и как ни старался Мурасаки, он не мог отсюда проследить направление, куда уходила воронка, ни разобрать информацию, которая была зашифрована в ней. Надо было попасть на поляну, теперь ему точно надо попасть туда! Но… как? То, что скрывало поляну от посторонних глаз, выглядело очень странно. Как будто рябь на воде поверх привычного пейзажа. Мурасаки никогда не сталкивался ни с чем похожим, хотя он не слишком много времени уделял работе с чистой информацией. Он мало с чем сталкивался кроме того, что им показывали, понял Мурасаки.
Но, с другой стороны, им показывали довольно много, а это… это всего лишь парк. Не какие-то там фундаментальные мировые структуры, которые хранят информацию о физических законах мира. Ничего страшного не случится, если он попробует остановить эту рябь. Ведь по сути, что такое рябь? Наложение волн и их отражений друг на друга. Мелкие колебания, бесконечно возбуждающие друг друга. И чтобы их удалить, надо не успокаивать их, а смыть одной большой волной. Это он помнил.
Мурасаки улыбнулся.
Мурасаки снова увидел знакомую дорожку, а через пару шагов – и поляну. Вот только она была другой. Сломанные часы выглядели не такими, какими он их помнил. Они больше не были сломанными. Мурасаки подошел к ним и замер. Они были красивыми, чем бы они ни были. Но что с ними случилось? Что произошло? Может быть, поэтому поляна оказалась закрытой? Может быть, эти… часы дали такую рябь, закрывающую дорогу к ним, когда их ремонтировали? Хм, наверняка и эту информацию можно найти, пока он здесь, рядом с ними.
Мурасаки долго не удавалось найти нужный поток, связанный именно с тем, что происходило здесь, на этой поляне, совсем недавно. Несколько раз он почти отчаивался. Вся информация, которую он пытался снять, была ненужной, не той, не имеющей отношения к этой светящейся воронке. А приблизиться к ней у него не получалось.
Мурасаки заставил себя успокоиться и внимательно осмотреть поляну. Что вообще здесь есть? Стрекоза и кот? Что это за скульптуры? Кто их сделал? Мурасаки подошел к ним и коснулся пальцами холодного металла. И тут же их одернул. Это были не скульптуры! Они были… хранилищем. Мурасаки никак иначе не мог назвать то, что видел перед собой. Крылья стрекозы были чем-то вроде улавливателя или фильтра, а кот… был сосудом, в который по капле стекала информация. Информация определенного рода. Вернее, однородная. Как если бы кто-то собирал альбомы по искусству, например. Только здесь были не альбомы, но что именно – Мурасаки не мог понять. Он не знал, как вскрыть, как прочитать эту информацию. Эта книга была на незнакомом языке. Но зато он увидел другое. Связь между воронкой информации, представляющей эти непонятные часы, и стрекозой-фильтром. Это выглядело… как тонкая сетка, наброшенная на воронку. Стоило приблизиться к часам, как сеть приходила в движение, и это движение улавливали крылья стрекозы. Они записывали то, что происходило здесь, рядом с этими… часами, чем бы они ни были. И до этой информации было не дотянуться. Зато теперь Мурасаки понимал, почему не может ничего узнать про это странное устройство. Та же самая сеть удерживала всю информацию о часах.
Мурасаки подошел к часам. Все, что ему теперь надо сделать, чтобы узнать о них, – прикоснуться к хранящейся там информации, проскользнув мимо ячеек защитной сети. Не так уж сложно, если видеть ячейки сети. Они были мелкими, но между ними было пространство. Мурасаки внимательно разглядывал сеть, удивляясь, что сразу не смог распознать ее. Сеть, конечно, название чисто условное, но как-то ведь надо называть это… формирование.
Мурасаки вынырнул из информационного поля и посмотрел на циферблат. Ровный, идеально гладкий круг, наверняка скользкий как лед. По краям в глубине плиты вспыхивают, танцуют и гаснут крохотные желтые искры. Мурасаки поймал одну такую взглядом и проследил ее путь – она вовсе не погасла, как ему показалось, она постепенно, по большой дуге спускалась все ниже и ниже к основанию плиты и падала в черноту, еще несколько мгновений продолжая светить. Мурасаки сглотнул. Эта воронка… она на самом деле существует. Ее можно увидеть даже так. И эта плита, лежащая сверху, совсем не прозрачный гладкий камень, а что-то совсем другое… А эти искры? Что такое тогда эти искры? И куда они улетают?
Странно, что сейчас Мурасаки совсем не хотелось притронуться к поверхности. Может быть, потому что он помнил, как отталкивала она его при попытке прикоснуться. А может быть, рисунок сетки, особенно частой на поверхности плиты, не вызывал никакого желания снова трогать ее. Но эти искры – они завораживали. Мурасаки следил за ними, пока не почувствовал где-то внутри себя ритм, с которым они появлялись, двигались и проваливались в черную пустоту в центре. Он попробовал отбивать этот ритм ногой, но это было неудобно, слишком мало одной ноги для такого сложного ритма, улыбнулся Мурасаки, понадобилось бы примерно пять ног или шесть… И тут его осенило. Он положил правую руку на грудь и попробовал повторить этот странный ритм, отчасти совпадающий с пульсом, то задерживая, то ускоряя дыхание, пока не поймал нужную частоту. В этом ритме было что-то странное, не чужое, а скорее давно забытое, как будто он уже сталкивался с ним раньше, входил в него… Он закрыл глаза, пытаясь удержать под веками пульсирующий танец искр в темноте, и когда это получилось, Мурасаки чуть не вскрикнул от вспышки в его голове. Он вспомнил! Вспомнил, что уже стоял здесь, с Растом и Чоки, опустив руки на поверхность циферблата, и повторяя этот ритм. А потом трещины начали исчезать, а циферблат очистился от пыли и грязи. А потом ночью Констанция вызвала его к себе.