Акакий Акакиевич
Шрифт:
Нищий спрятался от полицейского, сзади с громким стуком упала и покатилась бутылка, полицейский тревожно обернулся.
Мишка прыснул.
– Какой наглый молодой человек!
Сзади раздался храп.
Мишка встал и, подойдя к выходу, осторожно отодвинул щеколду: его ждали. Но через переднюю дверь путь оказался свободен. Мишка с удовольствием вдохнул морозный воздух и затерялся на Невском.
– Мишка, вот ты скажи, а за ночь химию можно выучить или нет?
– Можно, Колька,
Сессия позади, а Мишка опять пролетел: не смог по-человечески списать формулы с внутренних полей халата – химик, заподозрив неладное, постоянно крутился рядом. Столько времени убил на подготовку, халат испортил, а стипендия ахнулась. И с надеждами на общежитие пришлось расстаться: ничего не подозревая, сидел в комнате у Клёпина в спортивных штанах – и вдруг заходит декан с патрулем. Увидев постоянного просителя, декан остолбенела:
– Кац, а вы что здесь делаете? – и свирепо обернулась к патрулю. – Где хозяин?!
– Я поищу, – Мишка, не растерявшись, выскочил за дверь.
– Кац, Кац! – закричали следом, да где там. Каца и след простыл.
И Серёжку не видно. Кстати, теперь ясно, с кем он встречается, – с Надей! Что он в ней нашёл? Надя ему свободной минутки не оставляет, забыла комсомол, моральные качества, Маркса, Ленина, верность – всё в загоне.
– Надька, гони шоколадку! – Клёпин.
– За что?
– За то, что я разрешаю вам вдвоём сидеть.
Надя молчит, но зато реагирует Мишка:
– Серый, ты ему лучше трусы индивидуальные подари.
– Подарю. Со своего плеча.
– Таких уже не выпускают, – замечает Ольга.
Через некоторое время, когда все забыли, Надя вежливо просит:
– Коля, повернись, пожалуйста, в профиль.
Удивлённый Клёпин поворачивается, потом спрашивает:
– А что?
– Ты так хуже смотришься.
– Серый! – Клёпин в расстройстве роняет дневник. – Ну что ты в ней нашёл?
– Комсомольские билеты… – серьёзно отвечает Сергей.
Надя опрометью выбегает, Сергей за ней. Возвращаются вместе. У Нади постное, как бы только вымытое лицо, потупила глаза, румянец на щеках. У Сергея в глазах смешинки.
Но, конечно, не это главное. Главное то, что группа по инициативе правильной Любы подхватила начинание москвичей – взяла на себя обслуживание двух палат в больнице. А бывший провинциал, оставшись без друга, зачастил в Эрмитаж и выписал в школьную записную книжечку: «Сюрреализм отличается от абстракционизма неполным уходом от действительности».
Ещё недавно в метро рассматривал мозаику, ну то есть ворон, как всегда, считал, только решил сесть в поезд и вдруг услышал:
– Молодой человек, молодой человек!
Оглянулся – к нему пробирался незнакомый седой мужчина. Мишка задержался.
– Извините! – мужчина тяжело дышал. – Будем знакомы – Исаак.
– Михаил.
Мужчина скользнул взглядом по окружающим:
– Отойдёмте?
– Ладно, –
– Простите, Михаил, вы еврей?
– Еврей.
– Понимаете, Михаил, я уезжаю в Израиль, на нашу родину.
– Да? – Мишке стало интересно. – Именно в Израиль? Не в Америку?
– В Америку ни в коем случае!
– Но в Израиле же война!
В глазах Исаака мелькнула сумасшедшинка:
– Хватит мне этих гоев! Все евреи должны жить в Израиле!
– Я не спорю, – миролюбиво сказал Мишка.
– Так вот, – Исаак глубоко вздохнул, – у меня есть дочка, а у вас, молодой человек такое хорошее еврейское лицо, что я подумал… Подумал…. А давайте я вас с дочкой познакомлю?
– Меня? – Мишка растерялся.
– Вас, именно вас! Быстро оформляем брак и всей семьёй уезжаем на историческую родину.
– Но я, я…
– Прошу вас, подумайте, вы не понимаете, от чего вы отказываетесь! Это уникальная возможность! Подождите!
Исаак встревоженно посмотрел по сторонам, вытащил блокнот и, записав номер, оторвал листочек с телефоном.
– Возьмите! И приезжайте! Обязательно приезжайте к нам.
Быстрым шагом ушёл.
Мишка ещё подержал листочек в руке и неуверенно сунул в карман. Так сложилось, что в их семье мало говорили о еврействе, да и в институте с евреями, сплошь питерскими ребятами, живущими своей, отличной от его, провинциала, жизнью, он не сошёлся. Куда ехать? Зачем? Из Питера?! А как же БДТ, Эрмитаж? В своё время он брал в библиотеке книжку про арабов, но до конца не дочитал – где он и где арабы… Кстати, за два года Мишка только раз оказался в чисто еврейской компании – все после танцев собрались в закутке, и хозяйка квартиры, поставив пластинку с песнями, торжественно зашептала:
– Слушайте! Надо слушать между строк.
Мишка вслушивался, вслушивался, но ничего не разобрал. Между прочим, час назад та же самая хозяйка в ответ на приглашение потанцевать томно сказала что, видите ли, она его боится, и завела в кухню, где состоялся многозначительный разговор по поводу её загадочных глаз, мятежной души и невыразимой грусти. После пластинки Мишка окончательно почувствовал себя не в своей тарелке, разозлился и ушёл.
Так что глупости. Он достал листок и выкинул в ближайшую урну.
– Усе мысли начальства спускаются в этот жёлтенький продолговатенький квадратик…
На третьем курсе началась военная кафедра. Руководил ею полковник Семенюк – огромный, важный, роняющий медленные слова с очень слышимым украинским акцентом. На первой лекции, оглядев молча полупустой зал, он лениво проговорил:
– По поводу отработок всем обращаться к Татьяне Петровне Дурик, – чуть подумал, – или к Дурик Татьяне Петровне, что то же самое.
Раздались смешки. Семенюк ещё раз оглядел зал: