Акценты и нюансы
Шрифт:
идёт наощупь.
Ночь глубока, но снова не до сна.
И, как ладошка клёна, смерть красна,
а на миру всё так же одиноко:
двор спит в осаде облачного фронта,
каштан шумит,
Хосе Аркадио бубнит
прозрения забытого пророка,
и льются бесконечные дожди
на мой Макондо.
Это, наверное, возрастное
Это, наверное, возрастное –
время,
Парк одинокий, сухая хвоя…
Пошлый рекламный сор –
тот, на который нас бес рыбалит.
Больше не манят иные дали,
роль чудотворца снесу едва ли,
скучно с недавних пор.
Просто живу – на таблетках неба.
Веришь, на днях прописал плацебо
док, что анфас так похож на Феба,
в профиль же – чистый чёрт.
Вот и смотрю, как плывут столетья.
Над паутиной электросети
снова бесчинствует дерзкий ветер,
неприручённый норд.
Сказки закончились.
Здравствуй, зрелость.
Я к тебе, милая, притерпелась
и принимаю твою дебелость,
сухость и склочный нрав.
Кто я?
Мурашка под божьей дланью…
Видишь, над лиственной жухлой стланью
дикой, сторожкой, несмертной ланью
время летит стремглав?
Сидеть на берегу реки
Сидеть на берегу реки
и наблюдать, как всё проходит:
и неуместные стишки,
и суетливый пароходик,
бегущий в сумрачную хмарь,
и дань осоке –
киноварь
в случайно вспыхнувшем порезе;
и гордость,
и остатки спеси,
и слов остатки…
Тишина, и гладь речная,
и до дна в ней только небо.
Облака несут себя издалека,
холодной важностью дождя
полны, как отроки печалью,
и хочется понять…
Хотя… момент прозрения нечаян.
Отдать течению реки
и смуту,
и глухую боль,
и впрок припрятанный обол,
и тяжесть скомканной строки,
давно идущей не от сердца.
Вдруг ярко вспомнить старый дом,
скрипучий пол и темень в сенцах,
пять лет, налитость синяка,
и сад, и свет большого солнца,
и мир на вырост, а потом…
… Закрыть глаза и ждать, пока
нос челнока песка коснётся.
Не трепыхайся, бела рыба
Плывёшь
считаешь, мир на блюдце дан.
Не трепыхайся, бела рыба,
насадит время на кукан.
У времени свои примочки,
крючки, грузила, поплавки,
таскает люд поодиночке –
покамест сетью не с руки.
Но, как рачительный хозяин,
обходит заводь тихих вод,
и новый день мальки встречают,
и мир им о любви поёт.
Не всё чудесное полезно,
хоть часто новичкам везёт,
но терпеливо дышит бездна,
и ждёт предвечный рыбовод.
Когда-нибудь и ты дозреешь,
и время, приманив блесной,
рванёт – и приобщит к трофеям.
Не слыша жалобы немой
на то, что воздух густ и резок,
и что кружится голова,
отсортирует в недовесок,
поморщившись едва-едва.
И ты уловишь, угасая,
тот свет, который был всегда,
но смерть придёт к тебе, босая,
ни в чём не ведая стыда.
Спроворит немудрящий ужин
и скатертью покроет стол,
и выберет из сотни дюжин
не самый значимый глагол –
чтоб на отпущенной минуте,
в закат, что зрелостью вишнёв,
подать тебя на старом блюде
сентенций, сколотых с краёв.
я здесь я нигде я мир я никто
я здесь я нигде я мир я никто
иду в междужизни от даты до даты
в свой срок открывая природу пустот
вгрызётся лопата
разрежет и вскроет непаханый пласт
невидимых смыслов в утробе суглинка
и кто-то оплачет а кто-то воздаст
покойся личинка
и вечную память затянет фальцет
в почти что живых не вселяя надежду
для плоти распад неизбежный процесс
ветшает одежда
я здесь я нигде я мир я никто
я жду в междужизни как прочие люди
в свой срок всё вернётся и свет золотой
вновь скажет да будет…
тёмное время чужие сны
трижды отрёкся но был прощён
поцеловавший однажды проклят
листья осины дрожат и мокнут
дождь зарядил до конца времён
всякий кто в силе себе ковчег
прочим велели не волноваться
мир победившего потреблядства
что в тебе истинно человек?
тёмное время чужие сны