Аккорд
Шрифт:
"А я тебе кое-что привез!" – заторопился я, чтобы прогнать удушливое, преступное желание прямо здесь и сейчас поцеловать мою облаченную в легкое, неимоверно соблазнительное платье Магелону. Кстати, все ее платья обладали завораживающим свойством: в точности соответствуя ее размеру, они сидели на ней с подростковой маломерностью, как бы отказываясь признавать ее двадцатилетний возраст.
Я поспешно извлек тетрадь. Словно избавляясь от неловкости, Лина с радостным облегчением взяла ее, открыла наугад и, подставив скудному свету, принялась читать, слегка запинаясь о мой почерк:
Первый холод из тех, когда топят лозой,
И
И альков с черным ложем времен звонких шпаг,
Где случайные тени твоей…
Тут она споткнулась и замолчала, но глаз от тетради не оторвала. Дочитав до конца, своенравно глянула на меня и, бросив тетрадь на стол, сухо сказала:
"Спасибо. Обязательно посмотрю, на ночь глядя…"
Много позже, когда ранняя, пугливая пора наших отношений обрела сакральное значение, она вспоминала:
"Читаю: где случайные тени твоей… и вдруг вижу: наготы! Я прикусила язык, читаю про себя дальше, а там:
Озарял иногда красным блеском очаг,
Когда гнали колени меня, как хлысты,
Амазонка любви, так грустна, резва так;
И наш в бездну полет: вспоминаешь ли ты? *)
Это сейчас я понимаю, о чем идет речь, а тогда лишь почувствовала смутный подвох и на всякий случай покраснела. Ничего себе, думаю, подарочек! Даже оскорбилась слегка. Но когда осталась одна, схватила тетрадку и прочитала от начала до конца…"
"Пойдем вниз" – вдруг сказала Лина, и я с облегчением подчинился: находиться рядом с ней в греховном полумраке было выше моих сил. Поцеловать? Об этом я даже подумать не мог – так зашкаливал градус моего обожания.
На крыльце я, избавляясь от чердачного наваждения, вдохнул полной грудью. Гроза миновала. Еще перекатывались далекие громы, но солнце уже принялось наводить порядок. С природы словно сдернули серую сонную пелену, и она предстала передо мной живой, яркой и праздничной. Свободно дышала вспухшая, почерневшая земля. Прыгая с листа на лист, скапливались и повисали на резных контурах изумрудных глянцевых водостоков бриллиантовые кулоны. Утолившая жажду зелень освобождалась от лишней воды, роняя с листьев слез запас.
"Давай погуляем, – предложила Лина и, подумав, добавила: – Подожди, я спрошу у бабушки, может, ей в магазине что-то надо"
Она зашла в дом, а я стоял и вдыхал проперченный озоном воздух, и все мои чувства были пропитаны ожиданием немыслимого счастья. Лина, комкая в руках авоську, вышла из дома, и мы, не торопясь и обходя лужи, двинулись в направлении вокзала. Я наслаждался парной свежестью и собственным красноречием, Лина же не выходила за рамки вежливой сдержанности. Пообедав, мы посидели на крыльце, и я, подметив вялость ее настроения, понял, что пора закругляться. Прощаясь, она сказала:
"На выходные сюда приезжают родители, так что ты уж потерпи до понедельника, хорошо?"
"Да, да, конечно! Я просто умру на два дня, а в понедельник воскресну!"
"Глупый!" – улыбнулась она.
После того как мы поженились и вчерашние страхи стали для нас не более чем сонными сполохами, она рассказала, что случилось в те выходные. А было вот как.
В субботу приехала мать и от кого-то узнала (Лина даже знает, от кого, но бог им судья), что вокруг ее
Мать закатила дочери грандиозный скандал и потребовала, чтобы та прекратила со мной всякие отношения. Иначе, грозила моя будущая теща, она обратится в мой деканат и потребует, чтобы к обольстителю ее дочери приняли соответствующие меры – например, распределили бы на задворки империи, в самую Тмутаракань. Напрасно дед с бабушкой уверяли ее, что парень этот очень даже симпатичный, учтивый и вежливый молодой человек – она гремела, что это-то как раз и подозрительно, что это и есть признаки человека хитрого и корыстного. Ты знаешь, сказала она дочери, что у тебя есть Сергей (жених), и не надо позорить их с папой перед серьезными людьми. К слову сказать, сама она приехала в Москву из Костромы (тоже мне, принцесса!), была на три года младше мужа, и училась, как и он, в Плехановке. Забавное совпадение. Не институт, а брачное агентство, не семья, а экономическая мафия!
Напрасно Лина втолковывала матери о моих достоинствах: "Он и на пианино играет, и в баскетбол, и в стихах разбирается, и учится на пятерки! Не то, что твой Серега: только и умеет шмотками торговать, да водку с друзьями глушить!" Усмотрев в ее словах явные признаки моего влияния, мать испугалась той степени инфицированности, которую обнаружила ее дочь и постановила:
"Чтоб духу его больше здесь не было! Все! Разговор окончен!"
А вы говорите феодализм, как формация давно почил!
Разумеется, я ничего этого не знал и, подстрекаемый Линой, приперся к ней в понедельник, как ни в чем не бывало. И снова Лина-победительница:
"Между прочим, дед и бабушка были за меня. Так вот, мать кричит, а я про себя думаю: а вот фиг тебе! Хватит того, что ты меня…"
И тут она осеклась. Ах, знать бы мне тогда, отчего пропал звук – может, и не появилась бы на свет эта моя исповедь! Какое, к черту, эссе, какой трактат о любви?! Вы что, и в самом деле мне поверили? Исповедь это, мои добрые друзья, исповедь обманутого сердца! Вот исповедуюсь вам, а потом лягу и помру…
"…И я решила – буду с тобой встречаться всем назло!" – закончила Лина свою мысль. Похвальная решимость, если бы со временем мне не открылось, что в число всех входил и я сам.
В тот день случилось небывалое: мы отправились на озеро, и меня демонстративно, как я сейчас понимаю, взяли под руку. Я шел, не чуя под собой ног (какой там шел – плыл, чтобы избавить ее руку от монотонных потряхиваний!), и чувствовал на сгибе оголенного локтя нечто воздушное и неосязаемое. На озере обнаружилась женихова компания, которая встретила наше рукосплетение зловещим молчанием. Выбрав видное место на независимом от них расстоянии, Лина разделась и легла, едва не касаясь меня гладким локотком, после чего принялась громко и вызывающе дразнить компанию, обращаясь ко мне с доверительным и задушевным видом, облокачиваясь и надвигаясь на меня лицом до гулкосердечной близости, до гипнотической оторопи, до соблазнительных черточек на губах, до квантов возбуждения из пульсирующих зрачков. Смущенный чудесной переменой, я косился на ее точеные бедра и представлял, как однажды взберусь на них, как на Эверест моих желаний и брошусь оттуда вниз головой. Если бы меня заставили играть в ассоциации, я бы на вопрос "Линины бедра" ответил: "Плодородие". Я хотел, чтобы именно из них явился на свет мой ребенок.