Аккорд

Солин

Когда мы встали, чтобы идти купаться, она остановила меня, велела подставить спину и у всех на виду смахнула с нее приставшие к ней травинки. Дадим же ей договорить:

"Можно сказать, мое чувство к тебе родилось в борьбе с матерью. И вот иногда я думаю: а если моя любовь не настоящая? Может ли быть настоящей любовь, которая родилась из вредности, как ты думаешь?"

4

После этого я был у нее во вторник, и все – дед, бабушка и Лина были со мной добры, а Лина добрее всех. Нет, нет, до поцелуев дело не дошло, хотя,

принимая во внимание скрытое от меня противостояние, самым эффектным ударом по позиции матери был бы поцелуй на виду всего пляжа. А в среду случилось вот что.

Обласканный ее крепнущим вниманием, я задержался у нее дольше обычного. Было около десяти вечера, когда я собрался уходить. Ссылаясь на поздний час, я уговорил Лину не провожать меня и с гимнами в сердце тронулся в путь. Тихой неширокой улицей, мимо покосившихся заборов и притихших садов с закатной позолотой на сосновых куполах, я уходил все дальше. Уже память кинулась анализировать прошедший день, и надежда занялась своим обычным делом – обманом, еще улыбка (точная копия ее прощальной улыбки) не сошла с моего лица, а впереди меня уже поджидали три молодца – жених и двое его подручных. Стояли поперек моего пути и сходить с него не собирались. Я сближался с ними, прикидывая, поздороваться или нет. Важнее, однако, было то, что поздороваться хотели они.

"Ну, здорово, фраерок! – выступил вперед жених. – Ты што здесь делаешь? Заблудился, што ли?"

Я молчал и разглядывал тех, кого до этого видел лишь издали. Крепким из них был только один – вот его-то и надо валить в первую очередь. Да, двое других будут в это время бить меня куда получится, но главное – этот увалень. Думаю, лично он против меня ничего не имеет, а потому драться будет без фанатизма. Подписался, видать, по дружбе, чудак. Конечно, если дело дойдет до крови, он оживится. А значит, надо валить его раньше.

Драться меня никто и никогда не учил, но все мои враги и друзья признавали, что со мной лучше не связываться. С первым же ударом я впадал в холодную ярость, которая не пропускала боль и не отпускала до тех пор, пока я не втаптывал врага в землю. От него, поверженного, меня буквально оттаскивали.

"А может, это ты здесь лишний?" – кинул я сумку на зеленую обочину.

"Ну тогда извини!" – не стал тратить время жених на мушкетерские галантности, после чего произошла короткая, злая и молчаливая потасовка.

Я бил увальня в уязвимые места, терпеливо поджидая, когда он рухнет. От ударов двух других я лишь отмахивался. Наконец гигант рухнул, и тогда я двумя железобетонными ударами разделался со вторым. Остался жених. Он стоял передо мной, запыхавшийся и растрепанный, в жалком подобии боксерской позы.

"Ну что, сучонок, кто тут из нас заблудился?" – процедил я, наслаждаясь превосходством.

Сжав зубы, жених молча и злобно смотрел на меня. В стороне ворочались его друзья, и я, уклонившись от его кулака, коротко и увесисто отпустил ему грехи – врезал в левую скулу. Пусть походит с индульгенцией-синяком. Жених упал, а я подобрал сумку, достал платок и пошел подсчитывать убытки. Как выяснилось, к ним относились ноющий затылок, звенящее ухо, стонущие ребра, ссадина на скуле, разбитые губы и сбитые костяшки пальцев. Бывало и хуже.

В четверг я, как ни в чем не бывало, предстал пред ясными очами дамы моего сердца.

"Где

это ты так?" – глянули на меня с серым испугом ее огромные глаза.

"А, ерунда! С хулиганами поспорил…" – отмахнулся я.

Лина с уважительным изумлением посмотрела на меня. По дороге на озеро она попыталась выяснить, где и как это произошло, и я отвечал, что все случилось в Подольске, куда я добрался заполночь. Два незнакомых хулигана попросили закурить. Видимо, не знали, что я не курю. Совсем молодежь распустилась. Мы в наше время так себя не вели. Пришлось преподать им урок хороших манер – неделю точно будут помнить.

Мы пришли на озеро и разделись.

"Господи, и здесь у тебя синяк, и здесь!" – страдала Лина, дотрагиваясь до ребер и до спины, и ее жалость отдавалась во мне неземной музыкой.

Через час явилась вся честн`aя компания. Скрываясь за черными очками и пряча лица, парни, словно побитые псы улеглись на подстилки и притихли. От компании отделились две девицы и сделали Лине знак присоединиться. Лина, улыбаясь, подошла к ним, и те тут же сообщили ей новость. Лицо Лины изменилось в точности так, как я и предполагал. Кинув гневный взгляд в мою сторону, она оттолкнула стоявшую на ее пути подругу и кинулась к парням.

"Вы что делаете, а?! Вы что себе позволяете, а?! Вы что, совсем уже идиоты?!" – кричала она.

Парни отворачивали лица. И тогда она накинулась на жениха.

"Это мой парень, слышишь ты?! Мой! И оставь его в покое, а не то в милицию пожалуюсь!" – сжав кулачки, кричала она.

Я вскочил, подбежал к ней, обнял за плечи и увел, возбужденную, на наше место. Некоторое время она смотрела на меня невидящим взором, затем взгляд ее прояснился, и она зло кинула:

"Пошли отсюда!"

И увела меня на другой конец берега. Когда мы легли, ее возмущение перекинулось на меня:

"А ты почему меня обманул?!"

"Потому что ябедничать некрасиво"– отвечал я.

Она посмотрела на меня со сложной смесью чувств, из которых я бы выделил сострадание и гордость.

"Больно?" – жалостливо гримасничая, осторожно коснулась она сначала скулы, а затем губ.

И тут уж я не оплошал – подхватил ее пальчики и прижал к губам. Рука замерла. Мелкими шажками я спустился на дно ладошки, где притаился запах миндального масла, вдохнул его, выбрался на тонкое запястье, припал к прозрачной коже, под которой жило и дышало Линино сердце и, ощутив проступившее напряжение жилок, несколько раз поцеловал голубоватое сплетение. После чего пошел карабкаться по нехоженому пути, цепляясь за его шелковинки запекшимся обожанием. Пропитанная свежим ветром, мягче мягкого увещевания и глаже гладкого глиссандо, ее рука вел меня к самым вершинам счастья, пока на подступах к локтю не выпорхнула испуганной птицей из силков моих разбитых губ. Мы оба смутились и притихли…

Вопреки ожиданиям дверь в покои ее души открывалась медленно и со скрипом. На обратном пути Лина даже не взяла меня под руку, хотя оснований, по моему мнению, было предостаточно. Одно только громогласное заявление, что я ее парень чего стоит! Она заставила меня рассказать, как все произошло. И дело было не в охающей жалости, а в предстоящей схватке с матерью, которой о драке обязательно донесут, да еще в извращенном виде. Так оно и случилось.

"Да он настоящий бандит!" – кричала мать.