Аландский крест

Перунов Антон

— Но вы же уезжаете в столицу! — шмыгнула носом барышня.

Услышав эти слова, я поначалу насторожился. В сущности, Дуняша была весьма мила и, встреться мы при других обстоятельствах, кто знает, возможно, она бы меня и заинтересовала. Но будучи все время чертовски занят, я вообще не обращал внимания на женщин. Не говоря уж о том, что женат! И тут такое…

— И увозите его! — добавила она, снова разревевшись.

— Слава тебе Господи! — едва не перекрестившись от облегчения, брякнул я.

— Что? — непонимающе посмотрела на меня девица.

— То есть, я хотел спросить, кого «его»?

— Феденьку…

Час

от часу не легче. Какого еще Феденьку…

— Э… Юшкова?

— Да!

— Федор Осипович, будь любезен, — позвал я совершенно забегавшегося адъютанта.

— Что случилось? — застыл соляным столбом при виде плачущей в моей компании девицы адъютант.

— Я так понимаю, это и есть причина, по которой ты огорчился, узнав об отъезде? — кивнул я на Дуняшу.

— Э… в некотором роде… — замялся тот.

— Понятно.

— Ваше императорское высочество, — бросилась на колени перед мной барышня. — Не откажите в милости, станьте шафером на нашей свадьбе!

При этом она каким-то непонятным образом оказалась рядом с Федей, и он просто вынужден был встать рядом с ней.

— Только если после войны, — пожал я плечами. — Надеюсь, у вас не горит?

— Нет, — хором ответили оба, причем новоиспеченный жених выглядел несколько обескураженно, а его невеста скромно потупилась и слегка порозовела.

— В таком случае, благословляю! — кивнул я, но тут же спохватился. — Если, разумеется, ваш батюшка не против.

— Нет-нет, нисколько. Федя ему очень нравится.

Можно сказать, что на этой мажорной ноте мое пребывание в Севастополе и закончилось. Если бы позднее, уже на третий день бешеной скачки в заснеженных степях сидевший рядом со мной в кибитке адъютант не признался, что вовсе не имел намеренья жениться. Но мне, если честно, в тот момент было вовсе не до того.

Поскольку море теперь принадлежало нам, не было надобности тащиться на лошадях к Перекопу и далее, через малообжитые места. Подняв флаг на одном из самых быстроходных пароходов Черноморского флота, каким без сомнения на сегодняшний момент являлась «Тамань», мы менее чем за сутки прошли разделявшие Севастополь и Одессу полторы сотни миль, установив при этом своеобразный рекорд.

Градоначальником и военным губернатором в «Южной Пальмире» и будущей «столице юмора» в ту пору был Николай Иванович Крузенштерн — сын знаменитого мореплавателя. Именно под его руководством не обремененному укреплениями торговому порту пришлось противостоять пушкам объединенной англо-французской эскадры.

Встретили меня, как водится, колокольным звоном пополам с пушечным салютом и верноподданнической манифестацией, состоявшей по большей части из местных купцов и членов их семей.

— Николай Иванович, — пристально посмотрел я на сияющего как новенький медный пятак генерала. — Ты лошадей с экипажами приготовил?

— Так точно! — отчаянно закивал головой Крузенштерн, и по его лицу я сразу понял, что врёт и несмотря на полученную телеграмму ничего не сделал, рассчитывая, что я все равно задержусь в его славном городе.

— Константин Николаевич, — пришла к нему на выручку супруга Елизавета Федоровна, бывшая в юности фрейлиной у моей матушки. — А вы совсем не изменились!

— Ну что вы, мадам! — саркастически ухмыльнулся, вспомнив, что последний

раз она могла видеть Костю в достаточно нежном возрасте. — Я научился пользоваться салфеткой!

— Вот и прекрасно! — ничуть не смутилась бывшая придворная. — В таком случае прошу к столу! — После чего понизила голос и добавила с извиняющимся видом. — Покушать-то вам с дороги все равно надо. Так почему бы не в компании этих милых господ? А тем временем вам приготовят лошадок. Правда, Коля?!!

В глазах мадам Крузенштерн сверкнул огонь, и я вдруг во всех подробностях припомнил историю их женитьбы. Дело в том, что Николая Ивановича смолоду звали Отто Леонардом и он, как и большинство эстляндских дворян, был лютеранином и должен был жениться на дочери своих соседей. Однако влюбившийся без памяти в единственную дочь героя войны 1812 года генерала Акинфова молодой офицер бросил все и даже перешел в православие, став в честь моего царственного папеньки Николаем.

— Конечно, Лизонька! — мелко закивал головой генерал, и мне сразу стало понятно, кто в их семье главный.

В общем, мы неплохо провели время. Я милостиво улыбался здешним торговым тузам, поголовно, по моим сведениям, замазанных контрабандой, прикидывая про себя, как со временем всех их раскулачу. А после того, как Крузенштерн доложил мне об обследовании погибшего неподалеку фрегата «Тайгер», я и вовсе пришел в прекрасное расположение духа. Если все обстоит так, как об этом рассказал милейший Николай Иванович, есть немалая вероятность, что машина цела и может быть использована нами. Ну как тут не порадоваться?

А вот осматривать местные достопримечательности я не стал, сославшись на спешку, после чего тут же отбыл из города. Следующие несколько дней были так похожи один на другой, что весьма мало отложились в моей памяти. Землю к этому времени, слава Богу, уже подморозило так, что «насладиться» поздней осенней распутицей мне не довелось, но даже на заледеневших дорогах так немилосердно трясло, что я уже подумывал бросить принадлежавшую одесскому губернатору карету и пересесть в седло.

Но чем дальше мы мчались на север, тем больше вокруг становилось снега и, соответственно, холоднее на улице. Впрочем, внутри экипажа, несмотря на обилие грелок, было немногим теплее. Поэтому, как только у нас появилась возможность перебраться в настоящие русские сани, мы так и сделали. Запряженные тройками они мчались сквозь безбрежные просторы под звон бубенцов, вызывая у меня странные чувства. Пройдет каких-то десять-двадцать лет, и всю страну соединят железнодорожные рельсы. Затем, благодаря неумолимому прогрессу, появятся автомобили, и… возможности так прокатиться уже не будет!

Во время таких путешествий особенно хорошо понимаешь, как велика Россия. Скачешь день за днем, а перед глазами все те же пейзажи. Задерживаться в Киеве мы не стали. Хотелось, конечно, переночевать в тепле, сходить в баню, но… ограничились лишь краткой остановкой у телеграфа, где я узнал главное — государь серьезно болен, но пока держится. Ждет меня. Что же, надеюсь оправдать его ожидания…

Пока я ждал ответа рядом с перепуганным телеграфистом и его гудящим белопишущим аппаратом Сименс Гальске, Юшков раздобыл свежих или точнее относительно свежих газет. «Киевские губернские новости», «Московские ведомости» и, кажется, «Русский Инвалид».