Альбом для марок

Сергеев Андрей Яковлевич

Семинарская Песнь песней:

Взойдем на горы алтайские, Зазвоним в колокола китайские, Вынем шпагу Наполеона И засунем ее в пещеру Соломона.

Гимназическое склонение:

День был Именительный, Я ей Предложный, Она мне Дательный, Мы с ней Творительный, Она Родительный —

Чем же я Винительный?

Классика – Лука Мудищев и Евгений Онегин – сочинения то ли Баркова, то ли Есенина:

Я вас прошу, придите в сад На место то, где кошки ссат… Оркестра звуки ввысь неслись, Онегин с Ольгою еблись…

Народный театр:

– Где ты был, Савушка? – В Ленинграде, бабушка. – Что там делал, Савушка? – Девок еб, бабушка. – Сколько раз, Савушка? – Сорок восемь, бабушка. – Что так мало, Савушка? – Хуй сломался, бабушка. – Ты бы склеил, Савушка. – Клею нету, бабушка. – Ты б купил, Савушка! – Денег нету, бабушка. – Ты б занял, Савушка! – Не дают, бабушка. – Ты б украл, Савушка! – Иди на хуй, бабушка!

Почти баллада:

Двадцать пятого числа Маша с улицы пришла. Только стала спать ложиться — Что-то в брюхе шевелится, Не то мышь, не то лягушка, Не то маленький Ванюшка. Стала мать ее ругать: – Ах ты, сука, ах ты, блядь, Кто тебе велел давать? – Не твое, мамаша, дело, Не твоя пизда терпела, Не твой старый чемодан — Кому хочу, тому и дам.

Новый Гоп-со-смыком (Гоп-со-смыков набежит с том):

По бульвару Лялечка гуляла, да-да, Атаманов много Ляля знала, да-да, Своей талией пушистой, Своей юбкой золотистой Ляля атаманов привлекала, да-да.

Сексуальный фольклор обстоял нас с рождения. С каждым годом он делался громче, грубей, неотвязней. При этом матерная сексуальность была не руководством к действию, а скорее – сказкой, ловкой выдумкой, ирреальностью:

– Мальчик, чего ты больше всего хочешь?

– Рогатку.

– А если нет рогатки?

– Тогда девочку.

– Что ты с ней сделаешь?

– Заведу ее в лес, сниму с нее трусы, вытащу резинку и сделаю рогатку!

И вот фольклор оказался самой жизнью. Он обращался прямо к той темной, густой и тягучей жизни, которая всколыхнула нашу телесность, разбередила душу и раздражила ум

каждым прикосновением к действительности. От действительности хотелось зарыться в себе, от разбухания и брожения внутри хотелось бежать сразу во все стороны.

Шурка был уличный, я домашний. И все-таки – оба —

Сидели мы на крыше, А может быть, и выше, А может быть, на самой на трубе.

В который раз потрясенный Шурка пересказывал мне, как его одноклассник буднично сказал однокласснице: – Варька, пойдем поебемся. – И одноклассница буднично ответила: – Не, назавтра столько уроков задали… – Это была земля, это было естество. С нашей крыши мы не могли ни опуститься до земли, ни возвыситься до естества. Не хватало воли и воображения. Подавляющее большинство наших сверстников находилось в том же параличе.

Про нас презрительно: – Еб глазами, носом спускал.

Сами мы острили: полоумные мы ребята, половой у нас ум.

Но сознание/подсознание, равно как и эстетическое чувство, препятствовали подчинению телесной тяге. Каждый спасался как мог. Днем занятий хватало. Мы с Шуркой, распространившись на ближних соседей, вовсю менялись марками и монетами.

Шурка вгрызался в схемы, рассчитывал и паял/перепаивал свое и чужое.

Я корпел над стихами – брал выше, а получалось ниже, чем в школе:

Светляки озарили росу, Ухнул филин в далеком лесу, И от дальних и ближних озер Слышу я удивительный хор — Пенье эльфов, русалок, сильфид Гимном чудным над миром летит…

Читал запоем. Гимназическая хрестоматия по истории литературы и История дипломатии успокаивали. Виконт де Бражелон и Бегущая по волнам относили в прохладные дали. Прощай, оружие и Дикая собака динго тревожили. Хулио Хуренито и Заложники Гейма распаляли, но я не захлопывал их и не откладывал в сторону.

Каждой ночью мы оказывались наедине с самими собой.

Солнце, воздух, онанизм Укрепляют организм, Уменьшают вес мудей И охоту на блядей.

Откуда-то было известно, что дрочит девяносто девять процентов старшеклассников. Девочек тоже смутно подозревали.

Девяносто девять или не девяносто девять, к дрочбе, суходрочке, сухому спорту – равно как и к дрочунам, то есть к самим себе, общество сверстников относилось с иронией:

– За что в эсэсэр карается онанизм? – За связь с кулачеством и расточение семенного фонда.

С недоумением или залихватскостью – из Пушкина:

– Жена не рукавица.

Или, ссутулясь и глядя мудро, как Гоголь:

– Зачем жена, когда есть правая рука.

Или – грудь колесом и руку вперед, как Маяковский:

Вперед, онанисты, кричите ура! Ваши дела налажены: К вашим услугам любая дыра, Вплоть до замочной скважины!