Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2
Шрифт:
бы я, прекрасен: такой же малоподвижный, как всегда,
прямой, с лицом-маской, чуть окрасившимся от прилива
крови, такой же тихий. Но тишина его слов прозвучала
криком. И еще: тоска мучительной зависти слышалась
в том, как он произносил имя Пушкина — не мелкой
зависти обойденного, конечно, ибо даже рядом с величием
Пушкина Блок не был мал, а той невольной зависти, ка
кую боль должна испытывать к здоровью.
Блоку недоставало веселости, как
как воды, и он говорил об этом с тоскою:
«Пушкин так легко и весело умел нести свое творче
ское бремя, несмотря на то, что роль поэта — не легкая и
не веселая; она — трагическая...»
Когда в душной передней толпились около вешалок,
тесня со всех сторон Блока, к нему протолкался старый
публицист, из тех, что составляли внутренний лик Дома
литераторов. С очевидным удовлетворением, но с болез
ненной миной он посочувствовал Блоку:
— Какой вы шаг сделали после «Двенадцати», Алек
сандр Александрович!
— Н и к а к о г о , — ровно и строго отозвался Б л о к . —
Я сейчас думаю так же, как думал, когда писал «Две
надцать».
Он сказал это так, что искусителю не пришло в голо
ву его оспаривать. Возможен ли был с ним спор вообще,
14 А. Блок в восп. совр., т. 2 417
даже если бы спорщиком оказался человек более чуткий,
нежели всплывший около вешалок Дома литераторов?
Блок был целен: он слушал музыку мира, нераздельную
с музыкой революции, и для него это была единая жизнь
поэта, трагедия, которая продолжалась, которая подходи
ла к концу. Все, что он писал до исхода своих дней, пи
салось так же, как « Д в е н а д ц а т ь » , — с неотступной стра
стью и с непреходящей печалью сердца.
Раз поздно вечером на каком-то заборе по соседству
с газетами мне бросилась в глаза мокрая от клея малень
кая афиша. Невзрачный зеленовато-серый клок бумаги,
наверно, не остановил бы внимания, если бы не траурная
рамочка, его окаймлявшая, и если бы не одно слово,
напечатанное покрупнее: «Блок». Я подошел к афише и
не помню, сколько раз принимался прочитать ее как сле
дует, от начала до конца, и все никак не мог, возвраща
ясь к началу и опять где-то застревая. Смысл афиши был
уловлен сразу, но мне, вероятно, хотелось считать, что я
его не понял.
ДОМ ИСКУССТВ, ДОМ УЧЕНЫХ, ДОМ ЛИТЕРАТОРОВ,
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ БОЛЬШОЙ ДРАМАТИЧЕСКИЙ ТЕАТР,
ИЗДАТЕЛЬСТВА «ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА»,
ГРЖЕБИНА И «АЛКОНОСТ»
ИЗВЕЩАЮТ,
скончался
АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ БЛОК
Вынос тела из квартиры (Офицерская, 57, кв. 23)
на Смоленское кладбище состоится в среду
10 августа, в 10 часов утра.
О том, что Блок тяжело болен, говорилось давно и с
волнением, но смерть поразила всех. Была в ней не
только присущая смерти неожиданность физического ис
чезновения и было не только то, что опять великим рус
ским поэтом «не прейден» какой-то предел — Блок умер
м о л о д ы м , — но странно ощутилось, что с Блоком отошла
прежняя, старая эпоха, та, которая, дожив до революции,
сделала шаг в ее владения, как бы показав, куда надо
идти, и упала, обессиленная тяжестью своего дальнего
пути. Стало очевидно, что уже никто оттуда не сделает
такого шага, а если повторит его, в том не будет подоб-
418
ного мужества и подобной тоски о правде будущего, ка
кие проявил Александр Блок. Множеством людей пони
малось, что теперь высшие поэтические ожидания пере
лагаются на будущее. Но каждый равно чувствовал, что
Блок не уносит с собою в могилу трагедию прошлого, но
оставляет нам ее в живое поучение, как наследие исто
рии, и это означает, что он бессмертен.
И вот последний земной день Блока — очень синий,
ослепительный, до предела тихий, словно замерший от
удивления, что в мире возможна такая тишина. Гроб не
на руках, а на плечах людей, которые несут без устали и
не хотят сменяться, невзирая на усталь. И впереди —
больше всех запоминающийся, в раскиданных волосах,
будто все время говорящий, бормочущий с Блоком,
Андрей Белый. Народа не так много, но и очень, очень
много для того времени, довольно безлюдного. И так —
до кладбища, какими-то ущербными линиями Васильев
ского острова, по которым, вероятно, недавно гулял лю
бивший помногу ходить Блок.
1941
14*
СМЕРТЬ ЕГО НА НЕКОТОРЫЙ МИГ ВЫЗВАЛА
ОКАМЕНЕНИЕ В ЛИТЕРАТУРЕ — СТАРОЙ И МО
ЛОДОЙ, — ПОКА ПРОИСХОДИЛО ОСОЗНАВАНИЕ
ПОТЕРИ. БЕЗЗВУЧИЕ СТОЯЛО В ЗАЛАХ И КОРИ
ДОРАХ ДОМА ИСКУССТВ. ЗАТЕМ СРАЗУ ОЧЕНЬ
МНОГО СТАЛИ ГОВОРИТЬ, ПИСАТЬ, ВЫПУСКАТЬ
КНИГ, ПЕЧАТАТЬ СТАТЕЙ, И ПОВСЮДУ, СОВЕР
ШЕННО БЕЗ РАСХОЖДЕНИЙ, В МОМЕНТ ГЛУБО
ЧАЙШЕГО РЕВОЛЮЦИОННОГО РАЗМЕЖЕВАНИЯ
ЛИТЕРАТУРЫ БЫЛО ОСОЗНАНО ТО, ЧТО В ДВУХ