Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2
Шрифт:
1905 год. Редакция «Вопросов жизни» в Саперном пе
реулке. Я на должности не канцеляриста, а Домового —
все хозяйство у меня в книгах за подписями (сам под
писывал!) и печатью хозяина моего, Д. Е. Ж у к о в с к о г о , —
помните, «высокопоставленные лица» обижались, когда
под деловыми письмами я подписывался: «Старый дво
рецкий Алексей». Марья Алексеевна, младшая контор
щица, убежденная, что мой «Пруд» есть роман, переве
денный
щей фамилии:
— Блок! псевдоним?
И когда вы пришли в редакцию — еще в студенческой
форме, с синим в о р о т н и к о м , — первое, что я передал вам,
это о вашем псевдониме.
И с этой первой в с т р е ч и , — а была весна петербург
ская о с о б е н н а я , — и пошло что-то, чудное что-то, от чего,
говоря со мной, вы не могли не улыбаться.
Театр В. Ф. Коммиссаржевской на Офицерской с ва
шим «Балаганчиком» и моим «Бесовским действом» —
Вс. Мейерхольд — страда театральная.
Неофилологическое общество с Е. В. Аничковым —
весенняя обрядовая песня и ваше французское средневе
ковье 5. Вечера у Вяч. Иванова на Таврической с вашей
«Незнакомкой» и моей «Калечиной-малечиной» послонной.
1913 год. Издательство «Сирин» — М. И. Терещенко
и его сестры — канун войны, когда мы встречались вся
кий день и еще по телефону часовали. Вы жили тогда на
Монетной 6, помните Острова, помните д в у г р и в е н н ы й , —
ведь я отдал его последний! — как вы смеялись, и после,
еще недавно, вспоминая, смеялись.
Р. В. Иванов-Разумник — «Скифы» предгрозные и
грозовые 7.
407
1918 год. Наша служба в ТЕО — О. Д. Каменева —
бесчисленные заседания и затеи, из которых ничего-то не
вышло. И наша служба в ПТО — М. Ф. Андреева — ваш
театр на Ф о н т а н к е , — помните, вы прислали билеты на
«б. короля Лира» — .
Комитет Дома литераторов с А. Ф. Кони под глазом
Н. А. Котляревского.
И через четырехлетие «опыта» Алконост —
С. М. Алянский, «вол исполком обезьяний», мытарства
и огорчения книжные, бесчисленные, как заседания, про
шения Луначарскому, разрыв и мировая с Ионовым 8.
Помните, на Новый год из Перми после долгого про-
пада появился влюбленный Слон Слонович (Юрий Вер
ховский) — вот кому горе, как узнает! — ведь вы первый
в «Вопросах жизни» отозвались на его стихи слоновьи,
на «Зеленый сборник», в котором впервые выступил
Слон с М. А. Кузминым и Менжинским 9.
Помните Чуковские вечера в Доме искусств, чествова
ние
Вольной Палаты», и наш последний вечер в Доме лите
раторов — я читал «Панельную сворь», а вы — стихи про
«французский каблук» 10, домой мы шли вместе — Сера
фима Павловна, Любовь Александровна и мы с вами —
по пустынному Литейному зверски светила луна.
Февральские поминки Пушкина — это ваш апофеоз.
И опять весна — Алконост женился — растаял Нев
ский, заволынил Остров, белые ночи —
Первый день Пасхи — 1 мая — первая весть о вашей
боли.
И конец.
Глаза в а ш и пойдут цветам,
кости — камню,
помыслы — ветру,
слово — человеческому сердцу.
Странные бывают люди — странными они родятся на
свет, дураками.
Лев Шестов, о нем еще с Петербурга, когда он начал
печататься в дягилевском «Мире искусств», пущен был
слух как о забулдыге — горькой пьянице. А на самом-то
деле — поднеси рюмку, хлопнет — и сейчас же песни
петь! — трезвейший человек, но во всех делах — оттого
и молва пошла — как выпивши.
408
Розанов В. В. — тоже от странников, возводя Шестова
в «ум беспросветный», что означало верх славословия, до
того уверился в пороке его винном, что всякий раз, как
ждать в гости Шестова, вином запасался и всякий раз,
угощая, не упускал случая попенять, что зашибает.
А настоящие люди — ума юридического, — отдавая
Шестову должное как книжнику и философу, в одном
корили, что водится, деликатно выражаясь, со всякой
сволочью, куда первыми входили мы с Лундбергом, и все
приписывалось «запойному часу» и «по пьяному делу».
А дело-то, конечно, не в рюмке — это П. Е. Щеголев
не может! — а если и случалось дернуть и песни петь,
что ж? и какой же это человек беспесенный? — дело это
такое, что словами не скажешь, оно вот где —
А бывают и не только что странные, больше — Андрей
Белый —
Андрей Белый вроде как уж и не человек вовсе, тоже
и Б л о к , — не в такой степени, а все-таки.
И E. В. Аничков это заметил.
«Вошел ко мне Б л о к , — рассказывает Аничков о своей
первой в с т р е ч е , — и что-то такое...»
А это такое и есть как раз такое, что и отличает не
человеческого человека.
Блок был вроде как не человек.
И таким странным — дуракам — и как не человекам
дан всякий дар: ухо — какое-то другое, не наше.