Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2

Коллектив авторов

такое письмо:

18 января

Дорогой Василий Васильевич, боюсь, что письмо не

дойдет — адрес прошлогодний, потому только прошу

Вас, позвоните мне завтра, часов в 12, в 1 час, мне надо

Вам сообщить много.

Ваш Ал. Блок.

Оказалось, что Блок заинтересовался моим переводом

«Кота в сапогах» Тика и, еще не зная самого перевода,

стал рассказывать о пьесе в театральных кругах.

Воз­

никла мысль о постановке пьесы, которая и вчуже со­

блазняла «романтической иронией», подчеркнутой теат­

ральностью. (Постановка эта не состоялась.) Понятен,

конечно, интерес к Тику автора «Балаганчика», который

сам в предисловии к «Лирическим драмам» признал свою

близость к теории «романтической иронии».

Блок организовал чтение моего перевода и сам был

на нем. Он много смеялся и остался особенно доволен

характером кота у Тика. Это внимание именно к харак­

теру в этой пьесе — по замыслу менее всего психологи­

ческой — кажется мне очень симптоматичным в эволю­

ции. Блока 15. В тот же, кажется, вечер Блок рассказы­

вал о спектакле «Гибель «Надежды» Гейерманса

в студии Художественного театра. Он особенно отметил

один эпизод, когда исполнитель роли Капса (если не оши­

баюсь, Б. М. Сушкевич) в своей реплике на вопрос о ко­

рабле: «Известий нет?» — отвечал: «Нет», и при этом

нервно и многозначительно ковырял конторку. В этом

жесте Блок видел образец большого мастерства 16.

Я вспомнил тогда же похвалу северянинской строке «Она

кусает платок, бледнея». А позже поставил в ту же

связь такие стихи самого Блока, как «Превратила все

в шутку сначала».

Около того же времени я, встретив как-то Блока на ули­

це, помню, спросил его, пойдет ли он на вечер Поля Фора.

Французский поэт Поль Фор, только что перед этим вы­

бранный в Париже «королем поэтов», должен был высту­

пать в небезызвестной «Бродячей собаке»; но Блок в «Бро­

дячей собаке» бывать не любил 17, не собирался идти и в

этот раз. «Мне, впрочем, з в о н и л и , — сказал он, у л ы б а я с ь , —

передали: «Приходите, приехал французский король».

84

Весной 1914 года я как-то был неподалеку от Блока

и решил попытаться зайти к нему. Блок был дома. По­

чти с первых слов он заговорил опять о Северянине.

«Я теперь понял Северянина. Это — капитан Лебядкин.

Я думаю даже написать статью «Игорь-Северянин и ка­

питан Лебядкин» 18. И он прибавил: «Ведь стихи капи­

тана Лебядкина очень хорошие». Он прочитал:

Жил на свете таракан,

Таракан

от детства.

И попал он раз в стакан,

Полный мухоедства.

Я понял, конечно, что я — отнюдь не победитель

в споре и что образ Достоевского помогает Блоку не

осудить Северянина, а найти ключ к его личности, обна­

ружив сквозь видимую пошлость более глубоко скрытые

человеческие черты.

Блок спросил, читал ли я стихи его, напечатанные

в «Сирине», и стал расспрашивать о впечатлении от каж­

дого. Я назвал прежде всего «Когда ты загнан и забит»,

еще не зная, что это — отрывок из «Возмездия». Блок

сказал об этом. Видно было, что он придает особое зна­

чение своей работе над поэмой и проверить впечатление

от напечатанного отрывка ему важно. Из дальнейшего

разговора я понял также, что больше всех стихотворений,

напечатанных в «Сирине» 19, он ценит «Ты помнишь?

В нашей бухте сонной», незадолго до того появившееся

в «Русской мысли».

Тогда же в первый раз я решился попросить Блока

прочесть стихи. Блок согласился и читал довольно много

из своей записной книжки. Он прочел целиком «Жизнь

моего приятеля», итальянские стихи (из ненапечатанных

тогда) и другие.

Говорили опять о современной поэзии. Блок был уве­

рен в цикличности литературных процессов: с этой точ­

ки зрения возрождение поэзии должно было наступить

в двадцатые годы XX века.

Провожая меня, уже в дверях, Блок вдруг спросил:

«А вы верите в «Цех»?» (т. е. в «Цех поэтов»). Я отве­

тил: «Я верю в будущий Цех». Блок кивнул головой и

сказал — словно о чем-то само собой разумеющемся:

«Ну да. Двадцатых годов».

Это были последние слова Блока, которые мне при­

шлось слышать.

ПАВЕЛ СУХОТИН

ПАМЯТИ БЛОКА

Было жаркое лето в Москве. Я бродил по пустын­

ным и вяло живущим улицам: замазанные мелом окна

особняков Арбата, важные гудки курьерских дальних

поездов, в лунные ночи загашенные фонари, открытки

друзей с манящими заграничными штемпелями — все

волновало сознанием некоторой покинутости и благодат­

ной печалью, побуждающей к творчеству.

И вот, в душный июльский день, в кондитерской

Эйнем на Петровке, куда я зашел с Борисом Зайцевым,

я увидел А. А. Блока 1.

Александр Блок!

Дотоле для меня это было не имя, но обольститель­