Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2
Шрифт:
Впрочем, Роза Васильевна не была лишена и эстети
ческих чувств. Она проявляла своеобразное уважение к
литераторам и литературе. На всех литературных вече
рах ее неизменно можно было видеть в первом ряду,
в шуршащем шелковом платье с огромной мопсообраз-
ной брошью на груди. Блаженное и бессмысленное выра
жение не сходило с ее лица. Она терпеливо выслушива
ла длиннейшие доклады на темы, весьма далекие от ее
привычного
сти прикрывала рот кружевным платочком, но старалась
не пропустить ни одного слова и начинала аплодировать
раньше всех. Нет сомнения, пребывание на подобных
лекциях было для нее делом весьма томительным, но она
никогда не пропускала случая приобрести самый доро
гой билет, руководствуясь, вероятно, чувством благодар
ности к питавшей ее литературе.
Эта Роза Васильевна упомянута Блоком в обширной
«оде» с чрезвычайно искусно проведенной монорифмой —
шуточных стихах о «предметах первой необходимости»:
Нет, клянусь, довольно Роза
Истощала кошелек!
Верь, безумный, он — не проза,
Свыше данный нам п а е к , —
Без него теперь и Поза
Прострелил бы свой висок,
Вялой прозой стала роза,
Соловьиный сад поблек...
Пропитанию угроза —
Уж железных нет дорог.
Даже (вследствие мороза?)
Прекращен трамвайный ток,
Ввоза, вывоза, подвоза —
Ни на юг, ни на восток...
И т. д.
204
Стихи имели большой успех в недрах издательства.
Всем было известно, что к Блоку монументальная Роза
питала особое расположение.
Однажды, как мне рассказали, в блаженный день по
лучения гонорара она подозвала Александра Александро
вича к своей стойке, предусмотрительно расположенной
рядом с кассой, и, потрясая каким-то свертком, произнес
ла торжественным басом:
— Александр Александрович, а я для вас приготови
ла сюрприз! Вы посмотрите только! Это чай! Самый на
стоящий чай, довоенного образца. Фирмы «Высоцкий и
сыновья». И всего только двадцать тысяч на керенки!
Отдаю себе в убыток. Только для вас...
Чай, а тем более настоящий, был в те времена исклю
чительной редкостью. Александр Александрович проявил
должный интерес к предназначенному для него сюрпризу
и тотчас же приобрел его. Довольный своей покупкой, он
все время вертел ее в руках, не расставаясь с ней даже
на очередном заседании, томительном и скучном. Блок,
прислушиваясь к журчанию какого-то
доклада, не выдержал и с любопытством распечатал
обложку плотного цибика. Под ней оказалась вторая, не
менее яркая и пестрая. Он снял и ее. Под второй облож
кой обнаружилась третья. Изумление отразилось на лице
Блока. Поспешно он начал снимать одну обложку за дру
гой. Пакетик чая оказался подобен кочану капусты. Уже
образовалась на столе целая груда снятой бумаги, пока
наконец не очутилась в руках Блока небольшая горсточ
ка сухого рыжеватого чая, едва достаточная для един
ственной заварки.
С бумагами под мышкой и с этой жалкой горсточкой
на ладони, покрасневший до кончика ушей, он ринулся к
невозмутимо сидевшей за своей стойкой коварной оболь
стительнице.
— Роза Васильевна! Что же это такое?
Но Розу Васильевну смутить было нелегко. Она уко
ризненно покачала своей величественной головой и пре
зрительно поджала толстые губы.
— Ай, ай, Александр Александрович! Такой ученый
человек, и такой еще ребенок! Надо было смотреть, что
покупаешь. Мыслимое ли это дело, чтобы настоящий чай
продавался за двадцать тысяч осьмушка, когда ему на
рынке твердая цена сто тысяч? Что же я, по-вашему,
враг своему делу?
205
Блок растерялся и не сразу нашел, что сказать... Ми
нуту спустя он произнес задумчиво:
— А ведь вы, пожалуй, правы, Роза Васильевна!
Внешность обманчива. Не следует слишком верить своим,
даже самым горячим, иллюзиям. И, во всяком случае,
надо расплачиваться за них сполна.
И отошел от нее, уже улыбаясь.
* * *
Блок возвращался домой всегда пешком. Нам было по
дороге, и я часто сопутствовал ему. Это вошло в привыч
ку. Если кому-нибудь из нас приходилось задержаться в
издательстве, мы поджидали друг друга на широком под
оконнике лестницы.
Обычно мы шли молча, обмениваясь редкими репли
ками, и все же каждый раз я уносил впечатление содер
жательной беседы — до того меткими и своеобразными
были эти краткие блоковские замечания. По природе
своей, тем более в ту эпоху, Блок был молчалив и
не любил длинных монологов.
Однажды — это было в холодный сентябрьский день —
мы шли не спеша под старыми липами, мимо Инженер
ного замка. Тяжелая стынущая вода окованной в гранит
Фонтанки чуть колыхала пустое синеватое небо. Полу