Александр Невский. Сборник
Шрифт:
— Заходи ко мне! — крикнул ему вдогонку боярин и зашагал по улице.
А дождь лил всё сильнее и сильнее. Он подошёл к воротам и постучал молотом, но ответа не было никакого. Он постучал сильнее, послышались чьи-то шаги и ворчанье.
— Ну уж день! Разносили черти гостей. Кто там? Чего нужно? — послышался оклик челядинца.
— Отвори! — шумнул боярин.
Челядинец, услышав знакомый голос, оторопел и невольно перекрестился.
— Отпирай же! — начиная сердиться, кричал боярин.
— Да кто ты таков будешь-то? — дрожа от страха спрашивал слуга.
— Аль
Но иродов сын, вместо того чтобы отворить калитку, опрометью бросился в людскую.
— Чур меня, чур! — кричал он, поднимая на ноги всех и рассказывая о появлении покойника.
Дождь между тем усиливался; боярин вышел из себя и начал неистово стучать. На дворе появилось несколько челядинцев. Они со страхом подошли к воротам и отперли калитку. Увидев грозную фигуру Всеволожского, они на мгновение окаменели от ужаса, но, придя в себя, бросились бежать в разные стороны.
— О, дьяволы! — кричал боярин. — Погодите-же, завтра я вас всех переберу.
Он направился к дому. Дверь была не заперта. Покои все пусты. Он вошёл в спальню, постель не была тронута.
— Где же Марфа? Куда все провалились?
Обойдя ещё раз дом, он заметил дверь в сад отворённой.
— Неужто в дождь таскается по саду? — с сердцем проговорил он и вышел в сад. До него донеслись голоса: один голос его жены, другой — мужской. Недобрым сжалось боярское сердце.
— С кем это она там? — ворчал боярин и осторожно, крадучись, направился на голоса.
Сверкнула молния и осветила обнявшихся Солнцева и Марфушу. Заходила кровь боярина, кипучим ключом заклокотала в его жилах: ему хотелось броситься на них и задавить, задушить разом. Ещё более бешенство охватило его, когда он в своём сопернике узнал дружинника, своего убийцу, своего врага злейшего.
Настало прощанье. Марфуша обвила своими белыми, полными руками шею дружинника, впилась в его губы поцелуем да так и замерла.
«Меня никогда не обнимала так, всегда от меня рыло воротила», — со злобой он подумал, и дикий, не человеческий, сатанинский хохот вырвался из его наболевшей, клокотавшей гневом-злобою груди.
Он бросился на врага, схватил его за горло, но, почувствовав удар, обессиленный долгой болезнью, свалился на землю.
Долго лежал без памяти боярин; чуть не вся ночь прошла, но живучая натура на этот раз не подвела.
С трудом приподнялся он с земли и обвёл вокруг себя мутным взглядом. Наконец мало-помалу к нему начала возвращаться память. Боль сдавила грудь. Слишком глубокое оскорбление было нанесено ему. У него во доме чужой, пришлый, пришлый из враждебного лагеря человек соблазняет его жену, обнимает, целует её, говорит при нём, при живом муже о свадьбе, наконец чуть не убивает его, и всё это разом обрушивается на его седую, опозоренную голову. У Всеволожского захватило дыхание, и жгучие, горькие, старческие слёзы ручьями хлынули из боярских глаз. Долго рыдал старик, долго не мог он удержаться от слёз, а вдали забелела полоска зари. Измученный, обессиленный, поднялся боярин, утёр полою кафтана глаза и направился к дому.
«Что же теперь сделать
Он вошёл в покои и, обессилев, прислонился к стене.
«Пойти к ней? Покончить с ней разом?»
Но вдруг какая-то мысль осенила его.
— А! Управлюсь я с тобой, змеёй подколодной, отплачу тебе за ласки да поцелуи злому моему ворогу! — шептал он яростно.
У дверей покоя, который служил для пирушек и заменял приёмную комнату, растянулась старуха, гнавшаяся вечером за Солнцевым; она сладко спала. Всеволожский со злобой толкнул её ногой. Старуха вскочила и, взглянув на боярина, обезумела от страха.
— Что глаза таращишь, окаянная? — зашумел на неё боярин.
— Чур меня, чур, исчезни, исчезни! — вопила ополоумевшая от страха старуха.
— Вот я тебя, старая чертовка, почураюсь! — кричал Всеволожский. — Вставай, проклятая! Пойди побуди холопов да пришли ко мне!
Старуха опрометью бросилась из хором. Боярин вошёл в покой и бессильно опустился на скамью, обитую дорогим бархатом.
Через полчаса бледные, трепещущие холопы вваливались один за другим.
— Хотел я вас, — начал строго боярин, — батожьём отодрать, оно и следовало бы, да черт с вами, на этот раз прощаю.
Вольные, свободные новгородцы, состоявшие, вследствие кабалы, холопами боярина Всеволожского, переглянулись и оправились. Во-первых, они узнали в боярине живого человека, во-вторых, избавлялись от порки.
— Останьтесь здесь трое, а остальные отправляйтесь!
Холопы переминались, не зная, зачем оставаться: ну-ка друг друга драть прикажет?
— Ну, что мнётесь?
— Кому, боярин, прикажешь остаться, мы не вольны в этом! — заявил робкий голос.
— Останься ты, ты и ты! — ткнув пальцем, проговорил боярин. — А остальные пошли вон!
Указанные остались со страхом, остальные бросились в дверь.
— Слушайте, — обратился к оставшимся боярин, когда вышли остальные, — слушайте и запомните то, что я вам скажу! Не легка ваша холопская доля, на воле куда веселее жить.
Холопы переглянулись, не понимая, к чему ведёт речь боярин.
— Хотите, я отпущу вас на все четыре стороны? Будете жить по-старому своим хозяйством.
— На твоём корму, боярин, нам вольготно: и жёнка и детишки сыты; а отпустишь нас, с голоду помрём или опять к тебе или другому кому в кабалу попадём, — заявил один из холопов. Другие покосились на него.
— А ты своего господина не перебивай, коли он говорит, — непривычно мягко заговорил боярин. — Нетто я отпущу вас на волю без всего, не наградив вас ничем за верную вашу службу, и денег дам, и землицы дам; стройтесь и живите себе с Богом; а коли какая нуждишка явится, смело ко мне приходите, николи не откажу, всегда помогу!
Поражённые холопы со слезами повалились ему в ноги.
— Ну, будет, будет, вставайте, раньше времени нечего валяться. Говорю, сделаю вам добро на всю жизнь, только, чур, помнить то, что я скажу вам, — переменил тон боярин. — Даром я ничего этого не сделаю, должны вы мне службу сослужить!