Александр Сопровский был одним из самых талантливых, серьезных и осмысленных поэтов своего поколения

Сопровский Александр

Но знаю я — и, верно, знаешь ты,

Каким ветрам орудовать над нами.

Еще пылят сентябрьские пути.

Еще звенит колодцами деревня.

Будь проклят день и час, когда... Прости,

Благословись, возлюбленное время.

Другого нет. И, если разрешат,

Я все скажу, что ночь наворковала,

Пока в дремоте граждане лежат

На папертях Московского вокзала,

Пока еще не холодно, пока

К себе берет нас камень

постепенно.

Будь проклят... Не поднимется рука,

Родное время, будь благословенно.

Свистками черни воздух потрясен,

Смешна любовь — и ненависти мало,

Но кто бы знал, что людям тех времен

Благословенья лишь и не хватало.

1976

* * *

За ночью ночь меня всего трясло.

Отряд берез держал границу леса.

Начало суток, новое число

Меня встречало лязганьем железа.

Неслись с окраин первые шумы,

Гудки гудели, грохотала трасса,—

И думал я: вот-вот увидим мы,

Как от востока светится пространство,

Как воронье срывается в полет,

Как небеса расхристаны и сиры...

И молодость — она не в нас живет,

Но где-то прежде, в молодости мира.

Меж тем поодаль шум иной возник,

Вступала сталь каким-то новым ладом.

Я покидал березовый тайник

И торопился к каменным громадам.

И город был сияньем обагрен

Едва заметным, но неоспоримым,

И я входил, как на заре времен,

И шел — как мытарь Иерусалимом.

Навстречу мне такие же, как я,

Шли люди в озаренье красноватом,

И мы сходились, как одна семья,

Где всякий был родным и виноватым.

Но мы родство таили в бездне глаз.

Движенья были сослепу неловки.

И притекали новые из нас

К автобусной заветной остановке.

Любой дышал, как будто ношу нес.

Походки тяжки, лица воспаленны.

И вдалеке гремел мусоровоз,

Как будто поступь танковой колонны.

Нечистым газом бил из-под крыла...

Казался воздух огненосней кремня.

Рассвет не шел. Заканчивалось время,

Дышала вечность, за сердце брала...

1976

* * *

Ю. Кублановскому

Морозное солнце над серым вокзалом,

Дымы на слепящих верхах,

И зелень листвы по садам обветшалым —

Серебряный блеск на ветвях.

Откуда в столице такая погода

В октябрьский

полуденный час?

С архивного полузабытого года

Такого не знают у нас!

Сырой листопад налетает со снегом

На семь москворецких вершин,

И смотрятся жадным монгольским набегом

Разъезды служебных машин...

Об эту блаженную смутную пору

Нам чувствовалось заодно,

Что Богу живому иначе, как вору,—

Навстречу безвластию, голоду, мору —

Прокрасться сюда не дано.

На голос друзей, по звонкам телефонным

Еще я срываться могу...

Но страшно взглянуть: под раскидистым кленом —

Зеленые листья в снегу.

1976

* * *

На рассвете звенят возбужденно,

Подымаясь со сна, города.

Спи сегодня без горя и стона,

Спи по-прежнему, спи, как тогда.

Как жилось нам единожды, помнишь?

Небо в росчерках звездных хвостов —

И держали раздетую полночь

Напряженные руки мостов.

Так тепло, будто ветер на воле

Не гуляет вовсю за стеной.

Так беспамятно — крысы в подполье

Не спугнут нас до утра с тобой.

Только жадно сцепляются руки,

Да безвольно бормочут уста —

И слова, разлетаясь на звуки,

Рвутся прочь, как птенцы из гнезда.

Несмышленая, враг мой любимый,

Там, меж арок и кариатид,

Нешто все еще неумолимый,

Резкий снег между нами летит?

Сердце мира спешащего, злого

Бьется в ритме столичного дня.

Я устал от недоброго слова —

Только ветер и держит меня.

Разве зря в ту блаженную пору

Голоса пролагали следы

Сквозь осеннюю звездную свору

Над игралищем невской воды?

Сядем рядом — и карты раскроем:

В ускользающий нынешний час

Эта память

да будет покоем

От зимы, ненавидящей нас.

1976

* * *

Ты помнишь: мост, поставленный над черной,

Неторопливо плещущей водой,

Колокола под шапкой золоченой

И стойкий контур башни угловой.

А там, вдали, где небо полосато,

В многоязыком сумрачном огне

Прошла душа над уровнем заката —

И не вернулась, прежняя, ко мне.

Когда же ночи темная громада

Всей синевой надавит на стекло,