Алые росы
Шрифт:
— Как у тебя тут? Шахту топит!
— Давление ладное, не должно бы топить, — забрав молоток и гаечные ключи, кочегар выбежал с Вавилой за дверь. Вентиль крутнул. — И тут все в порядке. Вишь, как валит из трубы отработанный пар. Значит, донка работает в полную силу. Вечно они там орут: топит, топит, а спустишься — все как надо. Даже лезть неохота.
— Все же пойдем…
— Пойдем. Только теперь, Вавила, власть наша и надо таких, что орут без толку, малость прижать, а то чуть што — кочегар виноват. Обидно. Ей-ей.
Бадейный
— Кочегара скорее, — кричали снизу.
— Идем, — ответил Вавила.
— Сторожись, тут вода по колено. Вставай на бревно.
Бревно осклизлое. Вавила оступился, сорвался, и вода полилась в голенища сапог. «Вот и крещенье», — подумал Вавила.
— А ну, ребята, подвинься малость.
Это сказал кочегар. Примостившись на бревне, он присел на корточки и пощупал насос.
.— Горяч… Пар идет. Вентиль открыт до предела.
Глаза привыкли к темноте и огоньки жировушек уже не казались тусклыми красными точками. Они вырывали из темноты обледеневшую крепь ствола, воду на дне. На бревнах, перекинутых через водосборник, уснувшим барсом лежал черный насос, и возле него сидели на корточках приискатели в замазанных глиной ватнушках, с кайлами и лопатами на коленях.
Вбирая воду, обычно насос громко чвакал. Блестящие штоки поршней порывисто двигались. Сейчас насос недвижим и нем.
— Чертовщина какая-то, — завздыхал кочегар.
— Тише ты… не накличь беды Не зови его. Услышит не то, завозится, гору тряхнет — тогда никакая крепь не удержит породу.
Кочегар смутился и, чтоб скрыть оплошку, заворчал на сидевших рядом рабочих:
— Топит… топит… Набралось в колено воды и орать. Прокладку сменю и работай за милую душу. Вавила, гони их в забой.
Уверенный тон кочегара Вавиле понравился. Дельный, кажется, парень. И верно, зачем зря страх нагонять.
— Ребята, не мешайте тут кочегару. Идите в забои, — крикнул вверх — Дядя Жура, а дядя Жура, я тут задержусь ненадолго.
— Вечно вот так, баламутят народ, — пробурчал кочегар. — и, перекрыв пусковой вентиль, начал отвертывать гайки на крышке насоса.
Забойщики разошлись по забоям. Сверху, по шпилькам спускались новые рабочие. Они обязательно останавливались у застывшего насоса, справлялись, что с ним такое, как справляются о здоровье близкого человека, и, успокоившись, ныряли в темь низкого штрека.
— Начинайте работать, товарищи, я скоро приду вас проведать, — говорил Вавила им вслед и, проводив последнего. присел рядом с кочегаром.
— Дай-ка мне запасной ключ. Помогу. Слесарил когда-то.
— Крути тогда гайку вон с энтой крышки. Понимашь ты. неладно выходит: кочегаров, как
— Изживем.
— Отвинтил? Снимай крышку. Там, видно, прокладку прорвало. Пар напрямую идет. Починим, Вавила, не бойся. — Снял крышку и удивился: — Скажи ты, прокладка цела. Что ж приключилось такое?
Склонясь над насосом, кочегар ощупал золотники, внутреннюю поверхность цилиндров. На лице его появилось выражение недоумения.
— Посвети-ка получше. — Тихо присвистнул. — Золотники… разбиты кувалдой! Ах, фефела я, ах, простофиля! Управитель с конторщиком ночью в шахту спускались. Их рук это дело.
«Вот тебе и праздник труда, — думал Вавила. — В других местах честь по чести, а на нашем прииске я проморгал. На всю Россию один такой бестолковый…»
Не знал Вавила, что в это же время тысячи людей в Петрограде, Москве, Одессе, Владивостоке, Чите так же хватались за головы. На фабриках и заводах, в магазинах и банках оказалась испорченной, сломанной, унесенной самая нужная часть, самая нужная запись.
Саботаж хватал Россию за горло.
От злости на самого себя Вавилу начало знобить. И вместе с тем появилась холодная решимость. Такая же, как десять лет назад в Петербурге, когда он кинулся на полицейских, отнимавших у демонстрантов красное знамя.
— Надо все начинать сначала, — сказал Вавила себе.
Вода прибывала, в штреке ее уже с четверть. Она и подсказала новому управляющему первое решение. Вавила нарочно спокойно сказал откатчикам:
— Управляющий испортил насос и шахту заливает вода. Идите по забоям и скажите товарищам, чтоб шли на-гора.
— Пойдем и мы с тобой на-гора, — сказал кочегар. — Тут больше нечего делать.
— Я выйду последним. Скажи там, чтоб к шахте собрали всех комитетчиков. Надо решать, что дальше делать.
— Известно что — лапти суши. Только работу нашел, вроде оправился малость, семью хотел переправлять и на вот тебе, плюхнуло.
Скорбь в голосе кочегара. А большой мужик, сильный. Захотелось его успокоить.
— Подожди ныть, может быть, что и надумаем.
— Может, ложками будем воду выхлебывать? Так селедки хоть надо, чтоб больше пилось, — рассмеялся невесело кочегар и зубами скрипнул под собственный смех. — Эх, жисть проклятущая. — Сплюнул и полез вверх по шпилькам.
Оставшись один на руднйчном дворе, Вавила сёл на осклизлое бревно, и руки бессильно легли на колени. Падали в водосборник капли с крепи и уныло звенели в тиши. Высоко над головой, в просвете копра, светил клочок голубого неба.