Амлет, сын Улава
Шрифт:
– Хетьяр Сигурдссон, получается, – я обрадовался. Дух, сразу, без обряда, назвавший свое полное имя – я знал, что он не врет, духи вообще не умеют лгать – очень большая удача. Да еще дух столь сильный. Да еще прозвище, явно носимое не просто так…
– Хетьяр так Хетьяр, имя, не хуже прочих, что мне приходилось носить, – пожал плечами мой собеседник и почти уже покровитель. – Слушай, а ты ведь, видимо, викинг? Здесь, в иномирье, тоже есть Исландия?
Я обрадовался еще сильнее. Дух, оказывается, знает про Исландию, и кто такие викинги!
– Я не викинг, по крайней мере, покамест, – ответил я. – Отец мой – из
– Кстати, а как тебя зовут полностью? – вопрос был задан ожидаемый и правильный, я и ответил.
– Амлет? Ты не из Дании? Впрочем, это, наверное, совпадение. А вот отец твой… Он, верно, из Норвегии, из Хествикена? – дух выглядел, будто человек, идущий по бескрайнему гейзерному полю: ступал осторожно, смотрел под ноги и радовался твердой земле.
– Если в Норвегии и есть такая местность, то ты знаешь те края намного лучше меня. Отец же мой не с материка, он родился и вырос тут, в Исландии, – решительно возразил я. – Вот его друг, тот, что построил град Дымных Столбов, знатный Ингольф Арнарссон, тот действительно норвежец!
– Пока все сходится, – собеседник сделался задумчив. – Самая большая община антропокиноидов (слово звучало на языке, схожем с тем, на котором говорят критяне, и означало попросту «ульфхеднары») обитает в Исландии, у них очень силен традиционный уклад, следование…
Беседа с духом стремительно шла куда-то не туда: я еще не задал заповедных вопросов, кроме первого, и не получил на них ответов. Возможный покровитель странным образом перехватил нить беседы, и почему-то спрашивал уже меня сам.
– Погоди, Хетьяр! – воспротивился я недолжному. – Это я должен спрашивать!
– Верно, твоя очередь, – как-то легко согласился мужчина. – Спрашивай. В конце концов, тут хозяин не я, а ты.
– Второй заповедный вопрос: что за испытание мне было?
Сын Сигурда присмотрелся. Я пригляделся в ответ: парусиновые штаны вдруг обернулись кожаными, красная рубаха – стеганой безрукавкой, из-под которой показались сильные руки – того же, что и лицо, цвета кожи, голову увенчала богатая бархатная шапочка, круглая, плоская и расшитая серебром. Даже странный башмак превратился в узорчатый сапог тончайшей работы, вторая же нога осталась босой, да еще так и не выросло ничего на чисто скобленном лице.
Я повел ушами и немного наклонил голову: всегда так делаю, когда вижу что-то интересное или задумываюсь.
– Подожди, не дергайся, – попросил преобразившийся дух, и добавил непонятное, – я ведь не менталист, диагноста при себе не оказалось, как видишь, эфирных сил чистый пшик… Но, кажется, что-то вижу!
Я обратился в слух, и, на всякий случай, в нюх и зрение.
– На тебя напали, как бы не нападая, да? Чужими руками, да через чужие руки?
Кивнул: пока все сходилось.
– В общем, не очень понятно, что там именно произошло, но кто-то всерьез рассчитывал на то, что у мальчишки (я напрягся) не хватит эфирных сил на серьезное противодействие… Вмешались какие-то близкие люди, это то ли помогло, то ли наоборот. Короче, надо разбираться, помочь я смогу: немного, но понимаю в семейной медицине, спасибо жене. Или, – дух приуныл, – теперь, наверное, вдове.
– Хетьяр Сигурдссон, прозванный Строителем! – я сделался серьезен, и слова принялся даже не говорить, а прямо петь. – По заветам могучих асов, я, Амлет, сын Улава, достигший совершенных лет, принимаю твое покровительство! Честью рода и жизнями не рожденных детей клянусь давать тебе кров и стол, слушать твои советы и не изгонять из Мидгарда, если и сам ты не предашь меня!
– Ну, нормально. Я согласен, – невпопад, но удивительно правильно, ответил Строитель.
Я немедленно обрадовался, успокоился и заинтересовался: оставался еще один вопрос, не заповедный, а так. Я поспешил задать и его тоже.
– Скажи, Хетьяр: что такое эти твои эфирные силы?
Глава 5. Пиры и подарки.
Я не очень хорошо помню, кто именно меня поднял и как в точности это было проделано.
В себя я пришел отвратительно мокрым: стоял посредине двора в окружении веселящейся толпы гостей моего отца. Сам отец, вооруженный опустевшим уже ведром, воинственно потрясал своим дубовым оружием, подняв его над головой на сильных руках.
– Горазд ты спать, сын! – сообщил родитель. – В три голоса и шесть рук будили тебя, да все никак не могли. Сон совершенных лет – он, знаешь ли, крепче прочих!
К отцу немедленно присоединились гости: каждый норовил изложить свое мнение о том, как именно меня стоило будить, как будили на самом деле, а еще вот был у нас на хуторе один случай, так там…
По всему выходило, что меня как-то поднять подняли, разбудить – забыли, вывели на самую середину двора, и уже там, отчаявшись обойтись по-человечески, решительно облили студеной водой.
– Примерно так и рождаются эти ваши саги, – сообщил незнакомый голос в моей голове.
Я застыл, сделав каменную морду. Это выражение лица моего, видимо, что-то значило для окружающих мужчин, потому как успокоились они все и сразу.
– Кто ты и что делаешь у меня во мне? – слова эти я то ли проговорил, то ли прошептал: уверен, что сказанного не разобрал даже мой отец, стоявший ближе прочих, да еще и обладающий отменным слухом. Однако, некто и внял, и ответил.
– Проснись и пой, Амлет! – голос буквально сочился ехидством. – Не ты ли часа с два назад дал мне новое имя и поклялся предоставить стол и кров?
– Хетьяр? У тебя был другой голос, я помню! – утренний мой норов, особенно спросонья, сложно назвать покладистым. – И кто это придумал петь с самого утра?
– Не можешь петь – пей! – эту фразу Строитель произнес на своем языке, отдаленно напоминающем говор дальних саксов, но я отлично понял и первый, и второй смысл: то была шутка, незамысловатая, но, по совести, довольно смешная. Получалось, что знание одного, двух… Нет, пожалуй, все же трех новых языков, вложенное духом в мою голову во сне, сохранилось и сейчас, наяву. Это, конечно, было очень хорошо.
– Отомри, друг. Оглянись!
Я постарался и преуспел.
Робкая улыбка, как казалось мне, и ехидный оскал, как позже утверждали видоки, заставила гостей взреветь на разные голоса и полезть ко мне обниматься. Каждый норовил если не обхватить меня ручищами, то хотя бы пожать руку или похлопать по плечу: хорошо, что под шерстью не видны синяки, а ведь они там, на плечах, точно появились!