AMOR
Шрифт:
А затем прошло ещё тринадцать лет, Леонид, и я Вам, сейчас, отвечаю. Я — никогда не менялась к Вам… Мы встретились с Вами в 1920–м…"
Годы спустя — после лет переписки — будет день, когда Леонид привезет Нике свою жену Мусю — высокую, темноволосую, красивую. Она для него оставила мужа, а муж не смог с ней расстаться и, полюбив Леонида, долго жил с ними — возле них.
Знакомство с Мусей венчалось ночью, весенней. Она, Леонид и Ника шли по Москве, ночной, и тихо, втроём, говорили…
Это, собственно, была передача Никой Леонида — Мусе, и это была удивительная ночь… Ночь — итогов!
Этой ночью ещё раз оправдалось её одиночество, его человеческая и женская правда. Как в отказе её переехать к тому старому другу, после
Замысел Ники дописать важное из своей жизни шел к концу. Оставалось — встреча с Мироновым. Ей хотелось так же подробно, как дописала о Жене, вызвать в жизнь те полтора месяца, что они прожили вместе с Колей. Но — усталость. И — драгоценно! Что-то в ней противилось — дать М о р и ц у те зрелые дни с Колей, такие ещё недавние.
ГЛАВА 5
ЕЩЕ О МИРОНОВЕ
Ей шел тридцать девятый год. Придя домой, она узнала, что уже два раза без нее заходил "какой-то Миронов". С их разлуки было шестнадцать лет!
Он пришел. Сознался, что, не сосчитав лет, он долго ходил по переулку, не решаясь подняться.
— Я боялся, что увижу — старуху… Но я потрясен! Ты совсем молодая…
Её молодой вид так, вправду, потряс его, что он, смеясь, должен был сесть. Сели рядом в кресло — и проговорили до свету. Он был в Центре в командировке, и прожил у нее много недель. Их чувство, не прошедшее, вспыхнуло. Он хотел — брака — "Ника, пора наконец". Она рассказала ему о себе — все. Что никогда не будет она ни с кем — кончено. Он видел, что она его любит по–прежнему. Но выслушал и все понял, он был тот же самый, что и в девятнадцать лет, — не требовал от нее ничего, а только ей радовался, и никогда не любил никого, кроме нее. Он был женат на прелестной, юной, но она от него уехала и увезла их дочку. Они где-то в Шанхае. А он — он ездит с товарищем на маленькой самодельной шхуне, назвав её "Ко^ек–горбунок", возит товары. Он выучился английскому, он дарит Нике две английские книги — одну честерновскую "What’s wrong wight the world" (Я бы это перевел: "Что неладно с миром"…) — и на обеих он делает надписи. На первой "То my eternal friend" [35] , на второй — вся страница исписана, вся душа мироновская легла на эту страницу, та самая, что заставила его выпрыгнуть на ходу с поезда — вслед за спрыгнувшей с него его собакой… ("видишь, как-то уцелел!"). Та самая душа, которая промучилась тягой к егоНике, Миронов помог и в этом ей, не соблазнял, прислушался и поверил.
35
«Моему вечному другу» (англ.).
I — Как ни трудно мне, — сказал он, гладя её волосы, — но раз это так теперь для тебя стало — как бы я ни желал с тобой близости, потому что она так естественна, как дышать, есть и пить, но лучше, чтоб её не было, чем, чтобы ты потом сочла, что это, по–твоему, было не надо и чтоб ты пожалела об этом…
И он целует её в лоб и в глаза.
— Я уеду, я все равно уеду, далеко, я не могу жить, как все живут, в городах, и ты поедешь со мной…
— Нет, я не могу оставить моих друзей…
— Ну, мы и их возьмём! Мы будем на острове в океане, там будут розовые рыбы, и природа такая же будет странная, как все мы…
Ника смотрит на Миронова: он постарел, ни следа от черной медвежьей шерсти надо лбом, и поредели ласточкины крылья бровей, но глаза, темно–зеленые, те же, та же улыбка небольшого, нежадного рта. Проникаясь всем тем же молодым чувством его особенности,ни
Только теперь от старшей сестры его Лели она узнает, что их бабушка была цыганка, её увез из Грузинского хора их дед, от этого брака родился их отец. Но их мать, немка, запретила ему говорить о его цыганской крови, и только старшая из них, Леля, об этом знала, но в угоду матери никому не сказала из детей, что в них цыганская кровь. Коля уезжает в эти дни от Ники — на восток, к матери.
— Вототкуда твой чудный голос, которым ты пленял всех! Это похоже на сказку, но это — быль, — говорит ему Ника. — и, может быть, вся наша жизнь — это только песня и музы, ка… (Пение Анны и пение Коли, а жизнь летит, и ничего в ней нет, кроме памяти! Ничего в мире нет, кроме песен,..)
В эту минуту — звонок — входит тот самый друг её, которому Ника в памятный день с Женей вложила записку в замок прося помощи. Он по делу, спешит. Радостно, она их знакомит Но её зовут к телефону.
Она идёт проводить уходящего друга. Его тоже зовут Леонид.
— Леонид! Это — человек, которого я любила… — говорит она.
— Он очень хороший! Прекрасное впечатление!
(Они были вместе без нее — пять минут!)
— Кто этот человек? — восклицает в волненьи Миронов, когда она возвращается, — это какой-то Свет! Какой-то апостол Павел…
— Да! Он меня спас — от ошибки! Помог…
Поезд шел. Она, проводив Миронова, глядела вслед.
Часть VIII
МОРИЦ В ДЕЙСТВИИ
ГЛАВА 1
— Конечно, — сказала себе Ника, — как я устала! Но, кажется, все хорошо?.. От всего — освобожденье… Да, но какэто все прочтет Мориц? У него же получится совсем неверное впечатление от г у с т о т ы этих встреч, какая-то механичность начал и концов, вереницы. Это вынудит его к неверному выводу. Значит, не он будет виноват? Я? Да. Потому что неповторится жизнь! Тут даны — одно за другим — болезни, исцеления. Клин, которым вышибается клин предыдущий. Но не даны (просто потому, что нет у меня времени, сил) промежутки. И получается странного очертанья поезд без буферов и переходов, площадок — из вагона в вагон. Но ведь задача моего описанья встреч, чувств — сильных, сложных — противовес Морицевым. Но я не включала истории буферов!.. Этоя растолкую ему, когда он начнет свои обвиненья…
Но уже и эта тема отступала. Что-то большее всплёскивалось за плечами. Сила, обретенная в законченном ею труде. Этот труд далеко перерос её замысел! Что скажет Мориц о разделе "Преодоления"? Да он же его просто не поймет! Он ему чужд! То — что ей всего ближе! Вот в этом и есть "коренная ошибка" её отношения к Морицу! — так сказал бы Маврикий.
Её прожитая жизнь — Глеб! Маврикий! Миронов! Евгений! Леонид! Они подняли её надеё днями с Морицем! Немного покружилась голова…
Оставалось — дать прочитать Морицу "Преодоления".
— Как я далека от того замысла, для которого начала писать… — сказала себе Ника, — для него\Ему, в лучшем случае — интересная книга, для меня получилось — освобождение! Спасибо вам, Мориц! Для другого бы — не стала воссоздавать все это — и оно бы ушло — навек… Вы во мне разбудили уснувший долг — перед прошлым!
А себе я написала — спасательный круг посреди катящихся вокруг меня волн жизни… И я держусь за него, на воде.