Амур-батюшка (Книга 2)
Шрифт:
Затопив печь, Айдамбо подолгу смотрел сквозь стекло. Думы о Дельдике владели им. Но что бы ни случилось, он тут, в церкви, он на ее пути. Айдамбо слыхал, что Денгура ее сватал и будто бы уплатил за нее Кальдуке выкуп.
"Сердце болит. А что, если обманет Бердышов? Соболей ему дать? Идти в тайгу? Лучше не думать! Поп ее с Денгурой венчать не станет. Тут я на ее пути".
Поп в эти дни сидел в своем домике у окна и что-то писал и ругал городских священников, что не едут на торжество. Он заготовлял продукты, приводил в порядок
На досуге долгими вечерами при свете керосиновой лампы поп учил Айдамбо грамоте и обещал назначить его прислужником в церкви. Айдамбо втайне мечтал о том дне, когда покажется людям в парчовой одежде, почти такой же, как у священника. И пусть Дельдика его увидит... Он с большим любопытством ждал всегда урока, новых рассказов попа о боге и святых.
– Неважно мне, какая у тебя одежда, - говорил поп.
– Рубаху русскую ты всегда успеешь надеть. Пусть будет и такая, из рыбьей кожи, только чистая. Но еще важней, чтобы душа твоя чиста была перед богом. Гольды приедут и увидят, что их племени человек у нас в церкви служит, - вот это хорошо. Славный пример подаешь своим, сын мой! Я из тебя сделаю примерного гольда-христианина. Для всех будешь образцом!..
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
– На богомолье приехали, - вылезая из лодки и обращаясь к встречавшим его уральцам, сказал рыжебородый Спирька Шишкин.
На широкой плахе днища виднелись шкуры, одеяла, поваленная мачта с парусом и какие-то узлы.
– Дунюшка!
– Татьяна!
– встретились подруги.
– Как узнала, что церкву открывают, рвет и мечет: хочу богу помолиться!
– рассказывал Спирька о дочери.
– Всю дорогу ветра не было, она шестом толкалась. Че-то набожность на нее напала, - говорил Шишкин. Какие девки богомольные пошли!
– Вот у меня тоже! Я натерпелся, - отвечал Пахом.
– Все говорит: "Поедем на богомолье". Солдаты церкву-то строят. А я - не сметь!.. Не пустил... Да как же! Вот к нам солдат ходит, хороший такой человек. Он сам говорит, что у них балуют...
– А у меня противиться силы не хватило, - отвечал Спирька.
– Я слабей ее. Она вертит отцом как хочет. Она молиться любит. Ничего другого нет у нее в уме. А я попов боюсь. Как встречу, потом не могу отплеваться. А она набожная... В мать. Бабы меня победили...
Спирька врал. У него были свои намерения, которых и дочь, как ему казалось, не знает. Илюшка понравился Спиридону Шишкину. Он хотел поскорей выдать дочь за хорошего парня, пока ее не сбили с толку здешние кулацкие детки или, еще хуже, Ванька Тигр.
– Да, надо иметь терпение, чтобы семьдесят верст поднимать шестом лодку, - сказал Егор, с удивлением поглядывая на высокую, стройную и тонкую девушку.
Лицо ее окутано белыми тряпками, и только насмешливые голубые глаза бегают в прорезях.
– Что это в узлах привезли?
– весело
– Спрашиваешь! Наряды, поди, - бойко ответила Таня.
– Молодая девка-то!
– За нами еще три лодки идут, люди мучаются против воды. Всю деревню всполошили!.. Как заговорила про богомолье, про церкву, и другим отстать не захотелось. Куда там!.. Мы их далеко перегнали.
Платье на Дуне изорвалось, просолилось от пота, лопнуло под мышками. Собрав узлы, Дуня и Таня поспешили в избу.
Сходили на Додьгу и выкупались в ледяной воде. Дуняша переоделась в новое платье.
– Лицо все закрывала, чтобы не сгореть. Илюшка тут, нет ли?
– Здесь, - отвечала Таня.
– Ну, как я? Верно, почернела, как гилячка.
Илья узнал, что Дуня приехала, и уселся у кузнецовских ворот. Он долго сидел, делая вид, что смотрит на реку, не едет ли отец.
Из-за угла мелькнули яркие платья, раздался звонкий смех. Девичий стан, темные тяжелые косы пронеслись мимо, и, казалось, обдало Илью чем-то таким приятным, чего он отродясь не чувствовал. Дуня показалась так хороша, так красива, что он подумал: "Может, она теперь и смотреть на меня не станет".
– Да вот он!
– воскликнула Таня.
– А-ах!
– Дуня приосанилась.
– Здравствуйте!
– молвила она застенчиво, а из глаз ее так и брызнул голубой огонь.
Вечером у избы Кузнецовых играла бандурка. Парни и ребята плясали. Дуня, разморясь от жары и пляски, поглядывала на Илью, сидя в обнимку с сестрой его Авдотьей.
Утром чуть свет Таня прибежала к Бормотовым за чугуном.
– Твоя подружка красивая!
– сказала ей Аксинья.
Таня взяла чугун, но не уходила. Пахом услышал, как женщины возбужденно гудят.
– В вашем Илюшке души не чает!
– быстро рассказывала Таня.
– Да это клад, а не девка, - подхватила Арина.
– Семьдесят-то верст шестом лодку толкала!
– А как поет!..
– Мы вчера заслушались, как она "Не белы-то снеги" вытягивала, подтвердила Авдотья.
– Вот уж выголашивает!
– Истинно, что клад.
Аксинья - женщина мягкая, слабая, впечатлительная. У нее бледно-серые глаза, русые волосы и широкое бледное лицо с прямым длинным носом. Она была глубоко тронута, что такая красавица, оказывается, полюбила ее сына. За одно это девушка была ей по душе.
– А я-то гляжу, парень стал охорашиваться. Никогда с ним этого не бывало.
– Верно, верно, - подтверждала Агафья.
– Обходительный стал.
– Видишь, девка-то молодец какая!
Пока бабы судили и рядили, виновница их разговора спала глубоким утренним сном, раскинувшись на Таниной постели за пологом. Таня прибежала по холодку и растолкала ее.
– Вставай... Иней на дворе. Тихо.
Дуняша потянулась из-за полога к солнышку, щурясь и улыбаясь сладко, по-утреннему, во все свое румяное лицо.