Амур-батюшка (Книга 2)
Шрифт:
– Ну, смотри, Егор, - продолжал плешивый арестант, - обратно пойдем накормишь...
– Плешивый намекал на побег.
Мгновение стояла тишина, потом вся толпа загрохотала. Смех каторжников был грубый, болезненный и громкий.
– Ну, а ты как на новом-то месте?
– Конвою чего-нибудь дай. Он баржу задержал, рупор давал скричать.
Егор дал солдатам рыбы.
– Ну, ребята, бежать будем, так работа у мужиков найдется!
Арестанты опять захохотали. Смеялись и солдаты конвоя.
– Сами
– На мужиков всегда надежда.
– У нас уж есть двое, - сказал Егор.
– Живут в деревне у соседей.
– Эй, эй, от борта!
– крикнули с кормы.
– Как тебя зовут-то?
– спросил Егор.
– Аким.
– Куда вас теперь?
– На Соколин остров.
– Вот тебе, Аким, еще рыбы соленой.
– Дай мне!.. Дай мне!..
– потянулись худые руки. Тощие, желтые, в серых халатах, со злыми, истомленными, больными глазами, арестанты заискивающе улыбались Егору.
– От борта!
– орал часовой.
– Хватит, спускай парус!
– Дай мне! Дай солененького-то!
– молил Егора какой-то старик и толкался по отходившему борту, цепко хватаясь за него руками, оттесняя с силой товарищей. Он облизывал губы и глотал слюну.
Егор подал ему последнюю рыбину.
Вода вдруг зашумела, волны заплескались. Егор отвел лодку, баржа пошла. Водяной парус в огромной деревянной раме ушел под воду. Течение быстрей погнало судно.
Арестанты долго еще махали Егору.
– Видишь ты, какой он!
– Вольный, сам пришел...
С тоской они смотрели на отплывающие далекие избы вольных поселенцев.
– Хорошо на воле!..
– Гляди, братцы, места. Замечай деревни!..
Угрюмые, печальные лица теснились вокруг плешивого.
На барже долго говорили про Егора и радовались, что нашли его и что живет он ладно и вольно, счастлив, видно, завел пашню, сына с собой в лодку берет, приучает мальца. Мысленно входили в его жизнь и радовались, как своему счастью.
На корме завели тоскливую песню.
* * *
Егор и Наталья часто вспоминали родню. За разговорами о них Наталья, казалось, забывала свою тяжелую беременность. А Егор чувствовал, что судьба теперь уже не даст ему покоя никогда. "Только я обрадовался, собрал хлеб - сокровище свое, чего желал столько лет. И показалось мне, что я утвердился тут крепко и как будто успокоился, заботы о будущем отпустили меня. Как вдруг эта весть издалека..."
Мир людского горя открылся Егору. И он понял, что дремать ему нельзя, что судьба гонит его вперед, не дает отдыха. "Одно наладил, и сразу же дана мне новая забота".
– Не зря мое сердце болело, - говорила Наталья.
"Я вот все хотел чего-то", - думал Егор.
– Мы-то ладно живем, а они-то как?
– говорил он.
– Горя-то, поди, немало у людей. Диво, поклон на Амур прислали! Вот уж я не ждал, что
Чувствовал Егор, что Русь велика, а люди - как в одной избе.
– Молва-то людская... Она не зря идет, - толкует дед.
– Расея-то матушка нам весть послала. Дескать, детушки вы мои, родину-то не забывайте, нас-то в лаптях. Мол, где вы там? А мы-то на старом месте... Старик прослезился.
– А я-то думал: мы ушли и как стеной отгородились. Гребень да степи, море да леса.
– Всюду один народ тянется, - отвечал Егор.
– Все одна Расея.
* * *
В деревне докапывали огороды. Егор готовился к осенней рыбалке, делал бочата из полых деревьев. Улугу привез ему новый невод. Летом Кузнецов купил на баркасе пуд конопли и отдал приятелю Улугушке, чтобы связал из нее невод.
Над росчистями - осенний вид. Снопы хлеба, снопы льна; вдали березы, листья чуть золотятся. Красные гроздья рябины видны в чаще, и большие ягоды шиповника как яблочки на оборванных, оголенных ветрами ветвях.
Не плеснет рыба на реке, волна не набежит. Погода ясная, сухая, теплая. Слышно, как где-то далеко за лесом шумит горная речка Додьга.
Мужики на желтой релке достраивали мельницу.
Сашка-китаец тоже приходил помогать.
– Видишь ты, как китаец чисто работает, - замечал Тереха.
– В аккурат старается.
В обед с постройки все шли по домам.
– И ты, губернатор, подсобляй!
– говорили мужики Ивану, проходя мимо его зимовья.
– Ленишься, гуран!.. Где опять пропадал?
– Далеко не ездил. Парохода жду. Ко мне пароход не идет, - отвечал Бердышов.
– Я в город собираюсь. У меня все дела запутались, сижу думаю день и ночь.
– Как гольд на корме, - отозвался Егор, напоминая Ивану его же рассказы.
Иван делал вид, что удивляется.
– А у вас быстро же идет работа. Ну и расейские! Оказывается, все могут сделать!
Жара томит, звенят кузнечики, мошка стоит над селением.
Из-за мыса выходит судно. Слышится песня.
– Опять гонят невольников-то... Люди на старых местах страдают без хлеба и без земли. А народ добром на новое место не умеют подвинуть, вот и гонят все невольников, - тихо говорит старик.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
– А Сукнов знай гвоздит и гвоздит. Все работает на Пахома! удивлялись мужики.
Всякий свободный день солдат приходил к Бормотовым и помогал им по хозяйству. Весной он помог Пахому посеять, потом ездил с ним на покос. Мужик привык к солдату, считал его своим, сама солдатская рубаха казалась ему родной. Пахом полагал, что и солдату тоскливо без пашни, без крестьянской работы, и, как ему казалось, он понимал Сукнова.
– Солдат-то нанялся, что ли, к тебе?
– спрашивали соседи.