Амур-батюшка (Книга 2)

Задорнов Николай Павлович

– С ней! Как обещал - привез! Ждешь, что полюбит тебя? Быть может. А не полюбит, не получишь. Пулю в лоб тебе!

– А полюбит, тогда отдашь?

Спирька ухмыльнулся.

– Я для тебя на все согласен, - сказал он. А сам подумал: "Надо бы ее скорей просватать".

Иван поехал на остров на охоту и пробыл там до вечера.

Пока он охотился, Пахом и Спирька ударили по рукам. Решено было, что Дуня пойдет за Илью.

* * *

Дельдика, возвратившись из Бельго домой, где она гостила у отца с матерью,

помогла Анге испечь хлеб и приготовить кушанья. Управившись, она умылась, переоделась в русское платье, натянула чулки и башмаки, глянула в зеркало и побежала на берег.

В сумерках молодежь собралась у бревен. Дельдика присела к девушкам, весело смеясь вместе со всеми.

"Вот какая красавица русская", - думала Дельдика про Дуню и осторожно взяла ее под руку.

Дуня, вздрогнув, обернулась. Она увидела смуглое лицо, яркие черные глаза, пышные вьющиеся волосы, заплетенные в косы. Дельдика ей понравилась.

Дочь Кальдуки, нищего, вечно битого, сама чуть не загубленная торгашами, выросшая в дыму и смраде, Дельдика пользовалась каждой минутой, которую проводила подле Дуни, стараясь заметить, что и как делает русская красавица.

Дельдика думала только про Айдамбо. Теперь все очень много говорили про него. Она пожила в Бельго и узнала, как Айдамбо знаменит. Поп и Айдамбо были предметом бесконечных разговоров во всех гольдских деревнях. Она мечтала о том дне, когда поедет вместе с Иваном и Ангой на открытие церкви и увидит его там.

А Илья дивился, глядя, как Дуня и Дельдика быстро сдружились.

К вечеру жаркое и пироги были готовы во всех домах. Мужики и бабы гурьбой ходили по селенью из дома в дом, смотрели и пробовали кушанья.

Ватага их ввалилась к Бердышову. Пьяный Иван спал под лавкой. Его растолкали.

– Ну, че ты тут?

– Паря, я ловко напекарил, - спохватился Иван.

– Чего уж ты напекарил! Валяешься, как чушка.

– Вот будем теперь откармливать попов и начальство!
– поднимаясь на ноги, воскликнул Бердышов.

На улице играла гармонь, плясали девки и парни.

"Еще ладно, что Татьяна брюхатая, - думал Спиридон, - а то бы они с Дуней вдвоем натворили бы делов!"

– А ваша Дуня где?
– спросила Силиниха про Дельдику.

– Гуляет со всеми.

– Илью на части рвут, - сказал Силин.

– Нет, Дельдика хитрая, - отвечал Бердышов.
– С ним дружит, а себе на уме. У нее гольденочек завелся. Шибко вздыхает по нем.

– Обезумели девки!
– проговорила Наталья.
– Прибегут, в зеркальце посмотрят - и опять на улицу.

– Пойду и я гулеванить!
– Иван выскочил из дому.

– Ну, Дуняша, женихов много?
– тронул он Дуню за руку.

Девушка приотстала от подруг и улыбнулась. С дядей Ваней можно было обо всем поговорить откровенно. Ему легче признаваться, чем отцу с матерью.

– Илюша нравится, - тихо и

скромно сказала Дуня.

Иван тряхнул головой.

– Околдовали! Что такое? Я уж заметил! Пошто меня не любишь? Мне обида!

Она счастливо засмеялась, довольная, что нашелся человек, с которым удалось поговорить по душам, и побежала к подругам.

– Догоню!
– Иван свистнул и поспешил за девушками, разгоняя их по берегу и норовя ухватить Дуняшу.

– Истинный зверь!
– молвил в страхе Тимошка Силин, сталкиваясь с ним.
– Ты что? Тебе тут не отломится.

"Но как я ничего не заметил зимой?
– думал Иван.
– Плохой я охотник за дичью, главного зверя пропустил".

Иван остановился и вдруг, ни слова не говоря, дал Тимохе такую затрещину, что тот упал.

...Туман полосами кутал лес, рваными клочьями спускался на реку. Где-то вдали, как в дыму, виднелись розовые вершины сопок. Было сыро и холодно. Мгла кутала тайгу.

Ох да эх, ох да эх!

Отношу я в церкву грех,

горланили парни.

Лязгала цепь, ревел медведь: его, видимо, заставляли танцевать под гармонь.

Тамбовские ребята удало выкрикивали новые, неслыханные в Уральском плясовые.

Размахивая платочками, кружась в широких платьях, из тьмы то выплывали, то снова исчезали танцующие девушки.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Над тихим озером ударил колокол, и гул его понесся от стойбища к стойбищу и достиг Уральского.

При звуках его всех охватывало чувство праздника, торжества.

– Батька в большой колокол ударяет, - говорили гольды.
– Свой дом открывает.

В лодках и оморочках они подплывали к церкви, с любопытством ожидая, что же будет дальше.

Измученные, сожженные солнцем и ветрами, выбирались на берег русские крестьяне. Из разных деревень съезжались они на Мылки: десятки верст на веслах, на шестах и под парусами добирались на богомолье.

Дымились костры. Приезжавшие разбивали палатки, раскидывали пологи. Многие, отдыхая, засыпали прямо на берегу.

Появились долговязые Котяй и Санька Овчинниковы.

Терешка в шелковой рубахе и румяный гармонист Андрюшка Городилов дерзко оглядывали девок. Когда толпа, приехавшая из Уральского, проходила мимо, они окликнули Дуняшу Шишкину. Терешка пообещал ей поджечь косу в церкви.

– За глухого тебе будет... Так свечой и запалим.

Дуня сделала вид, что не слышит.

Бабы привезли узлы с пирогами и караваями. Поп пробовал пальцами, пышны ли сдобы и пироги, отрывал крылышки у гусей и уток.

Тем временем гольды из козел и длинных досок, оставшихся от постройки, сложили большой стол для народа и другой, поменьше, для начальства. Бабы накрыли их скатертями.

Айдамбо торжествовал.

"Вот я теперь одет красиво и чисто и буквы умею писать. Сегодня пусть она меня увидит".