Anamnesis vitae. (История жизни).
Шрифт:
О недавней катастрофе напоминала лишь широкая полоса запекшейся крови на коже.
— Слава Богу! — выдохнула Клавдия Петровна и широко перекрестилась.
Коллеги уставились на меня с таким благоговением, что мне стало неловко.
— Ну что же… Вот и славно. Сейчас давление поднимем, стабилизируем, в сознание приведем — и аккуратненько свезем в район, — смущенно пробормотал я, в душе откровенно ликуя. — Антон Иваныч, что там с давлением?
— Сто на шестьдесят, пульс сто десять! —
— Отлично. Холод на живот. Пусть пока тут на кресле полежит, в палату не отвозите. Мало ли что… — распорядился я, стянул перчатки и направился к выходу из смотровой.
Такого огромного облегчения, граничащего с восторгом, я не испытывал никогда прежде. Хотя где-то в глубине души притаился коварный червячок сожаления: когда бы мне еще довелось самому делать резекцию матки, да еще и по жизненным показаниям?
«Радуйся, что все обошлось, Пирогов хренов!» — оборвал я свои хирургические амбиции и взялся за ручку двери…
— Доктор, она не дышит! И пульса нет! — раздался позади вопль Иваныча.
Чертыхнувшись, я одним прыжком пересек комнату и склонился над головой пациентки.
— Остановка сердца и дыхания! — еще раз уточнил Иваныч.
Я поднял пальцами бледные веки: зрачки медленно расширялись.
— Клиническая смерть! Антон Иваныч — на массаж сердца! Знаете, как?
Фельдшер кивнул, от души врезал кулаком по грудине и принялся «качать».
— Четыре нажатия — пауза для вдоха, ясно? Считайте вслух!
— Раз, два, три, четыре… Вдох! — скомандовал Иваныч.
Я запрокинул голову несчастной, зажал ей нос и выдохнул весь воздух из своих легких в ее.
— Дальше!
— Раз, два, три, четыре! Вдох!
Все повторилось.
— Клавдия Петровна, нужны гармошка, маска, интубационный набор! Быстро! И еще — дефибриллятор, — в перерывах между вдохами выпалил я.
— Есть только гармошка с маской! — протягивая мне их, фельдшерица выглядела виноватой.
Ладно, на безрыбьи — и рак рыба. Приладив маску к лицу умирающей, я разогнулся:
— В вену — лидокаин, адреналин, преднизолон. Обе капельницы открыть до максимума, чтобы водопадом лилось!
В смотровой опять воцарилась суета. Мы с Иванычем «качали», женщины хлопотали с капельницами и шприцами. Вот только на пациентку нашу все эти телодвижения никакого влияния не оказывали. Эх, дефибриллятор бы!
— Клавдия Петровна! — окликнул я фельдшерицу. — Срочно найдите мне длинный электрический провод с вилкой. Оторвите от чего-нибудь! И две ложки. Только не алюминиевые, стальные!
Она с недоумением уставилась на меня.
— Быстро! — подогнал я ее. — И еще — четыре пары перчаток.
Фельдшерица кивнула и испарилась.
— Дефибриллятор делать будете? —
— Вот и я где-то читал. Причем не уверен, что не в фантастической литературе! — подтвердил я и скомандовал. — Меняемся!
Поменялись. Теперь я «качал», а Иваныч — дышал. Остановился на миг, ткнулся пальцами в сонную артерию: нет пульса!
— Вот, все принесла! — запыхавшаяся Клавдия Петровна свалила трофеи на столик.
— Отлично! Теперь очистите от изоляции оба конца провода и прикрутите к каждому из них по ложке!
Фельдшерица справилась с заданием весьма проворно:
— Готово!
— Мария Глебовна, подмените меня пока! — попросил я акушерку.
Та с готовностью принялась массировать сердце.
А я стал натягивать перчатки: одну пару, другую, третью… Натянув все четыре, взялся за ложки, разведя их подальше в стороны:
— Клавдия Петровна, воткните вилку в розетку!
— Да вы что, Пал Палыч?! Вас же током шарахнет!
— Не шарахнет, я заизолировался. Втыкайте же, время уходит!
Фельдшерица взвизгнула, воткнула вилку и зажмурилась.
Зажмурился и я. Но через мгновение приоткрыв глаза и обнаружив себя живым, приободрился:
— На счет три убираем от больной руки! Раз! Два! Три!
Коллеги торопливо отпрыгнули от тела. Не теряя времени, я ткнул ложками в грудь несчастной. Затрещало, заискрило и противно запахло паленым мясом. Верхний свет замигал.
Я убрал ложки:
— Пульс?
Иваныч ткнул пальцами в шею пациентки:
— Нет ничего!
— Качайте дальше!
Фельдшер с акушеркой продолжили реанимацию. Выждав пару минут, я опять скомандовал:
— Отошли все! Разряд!
Под ложками вновь затрещало. Тело слегка дернулось.
— Пульс?
— Отсутствует.
— Продолжаем.
Тридцатая минута реанимации. Все, что могли, мы уже испробовали. Но — увы… Даже импровизированный дефибриллятор не помог. Я приподнял бледные веки: зрачки, разумеется, были просто огромными и на свет не реагировали. Роговичных рефлексов тоже не наблюдалось.
— Прекращаем реанимацию. Антон Иваныч, зафиксируйте время биологической смерти, — я стащил перчатки и рухнул на стул.
В полной тишине мои коллеги принялись наводить порядок в смотровой. С головой накрыли тело простыней, собрали разбросанные повсюду шприцы и салфетки. Иваныч уселся заполнять историю болезни. А я… я просто сидел и безучастно наблюдал за этой никому уже ненужной суетой. Вот и первый крест вкопан на моем персональном врачебном кладбище.
Так прошло минут десять. Наконец я начал приходить в себя: