Анатомия «кремлевского дела»
Шрифт:
Барут как нумизматик имеет чрезвычайно ценные коллекции золотых и серебряных монет (и после отца бриллианты, золото). Разговор Барута с Мухановой при Журавлевой – мать Мухановой собирается продавать бриллианты. Барут просит Муханову найти способ продажи и его ценностей. Все нумизматики по декрету Правительства были обязаны сдать эти коллекции государству. Барут не сделал этого. Муханова предлагала Баруту на случай обыска спрятать ценные вещи у нее самой или ее сестры и брата. У Барута много знакомых выслано. Три года назад в Ленинской б[иблиоте]ке в кассе взаимопомощи он брал деньги для того, чтобы послать их сосланному. Со слов Журавлевой, он помогает ряду политических высланных лиц, для получения средств стараясь набирать работу где только возможно [234] .
234
Там
Уже упоминавшееся сообщение Бурковой об интимной связи Барута и Мухановой (то есть их “неслужебных отношениях, перенесенных в служебную обстановку”) дополнялось следующим пассажем:
Барут покрывал всячески все служебные промахи Мухановой и часто исполнял, которую она не могла выполнить, работу за нее… Книга рода Мухановых находится в Ленинской библиотеке… Муханова, когда Барут работал в Ленинской библиотеке, просила его украсть эту книгу с выставки для уничтожения [235] ,
235
Там же. Л. 15.
чего Барут, по понятным причинам, делать не стал.
После конфликта Мухановой с Журавлевой (как уже говорилось, возможно, из-за того, что не поделили Барута)
Розенфельд, Муханова, Барут не разговаривают с Журавлевой даже по служебным обязанностям… После ухода Журавлевой Барут (испугавшись, видимо, разоблачений, грозящих ему чреватыми последствиями) приходит к Журавлевой на квартиру, говоря, что он в травле не участвовал [236] .
Что ж, приходилось осторожничать. Не до геройства, когда не знаешь, как уберечься от бесконечных проверок и чисток, да и просто чужих завистливых глаз. Работаешь себе спокойно, думаешь о высоком искусстве, а тем временем некоторые коллеги только и делают, что ломают голову над тем,
236
Там же. Л. 18.
для чего Барут прячет в старые газеты под столом какие-то свертки и, как говорят, пойманный с поличным (застала его за этим занятием врасплох), имеет смущенный вид и, положив сверток в портфель, тотчас уходит [237] .
Буркова, как уже говорилось, не только строчила тайные доносы. Бывало, что она выступала, так сказать, и с открытым забралом. На допросе 21 марта 1935 года Барут показал, что как-то раз после возвращения из дома отдыха коллеги – Муханова и Розенфельд – пригласили его к последней в квартиру, где
237
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 103. Л. 21.
сообщили, что в стенной газете появилась статья Бурковой, изобличавшая меня как троцкиста и указывавшая на засоренность Правительственной библиотеки чуждыми дворянскими элементами (Розенфельд, Мухановой, Бураго). На этой почве между нами возник вопрос о том, что существующий внутри партии и в стране режим всячески поощряет сведение личных счетов под видом политической борьбы и толкает людей, подобных Бурковой, на безответственные, с нашей точки зрения, выступления [238] .
238
Там же. Д. 109. Л. 117–118.
К содержанию чекистских следственных документов всегда следует относиться с известной долей скепсиса, но в данном случае, с поправкой на казенные формулировки, сцена выглядит вполне жизненной. Как уже говорилось, за Барутом закрепили опытного следователя Семена Гендина, помощника начальника Особого отдела ГУГБ, который еще не успел как следует перевести дух после ударной работы по делу “Московского центра”. Судя по имеющимся документам, Семен Григорьевич был включен в группу следователей по “кремлевскому делу” сразу же по завершении процесса “Московского центра” в
А допросы Мухановой шли своим чередом, и 27 февраля 1935 года следователь Каган продолжил “закручивать гайки” и ужесточать формулировки. “Контрреволюционные беседы” Мухановой и Розенфельд, отраженные в протоколе, приобретали все более зловещий характер. Розенфельд, оказывается, открыто
высказывала злобу и ненависть по адресу руководства партии и советской власти. Она прямо говорила, что виновником тяжелого положения, до которого, по нашему мнению, доведена Россия, является Сталин. С особой злобой и пеной у рта Розенфельд реагировала на арест Зиновьева и Каменева в связи с убийством Кирова. Она заявила мне, что Сталин сводит личные счеты со своими политическими соперниками, которые к убийству Кирова никакого отношения не имеют. Розенфельд утверждала, что убийство Кирова совершено Николаевым на личной почве. Зиновьева и Каменева Розенфельд расценивала как крупных политических деятелей и серьезных претендентов на руководство партией и страной [239] .
239
Там же. Д. 107. Л. 180–181.
Более того, если на предыдущем допросе Муханова отрицала, что Розенфельд было известно о ее “контрреволюционной деятельности”, то теперь стараниями следователя показания Мухановой рисовали обеих женщин настоящими заговорщицами, которые только и обсуждали убийство Сталина. Розенфельд, по словам Мухановой,
всю свою вражду и злобу направляла по адресу Сталина. Она мне несколько раз говорила, что надо устранить Сталина… Это было в середине 1934 года, во всяком случае, до убийства Кирова, у нее на квартире [240] .
240
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 107. Л. 181.
В это время Екатерина уже не работала в Кремле. Поэтому, признавая под давлением следствия свое участие в террористических разговорах, она наивно надеялась избежать хотя бы прямых обвинений в терроризме. А следователь пока что таких обвинений не выдвигал, его в тот момент интересовала лишь констатация прискорбного факта: “законченная белогвардейка” Бенгсон и “приверженка” Зиновьева – Каменева Розенфельд “одинаково обосновывали необходимость убийства Сталина”. Фиксировал Каган в протоколе слова Екатерины:
Я бы даже сказала, что Розенфельд была менее сдержанна, чем Бенгсон, в своих террористических устремлениях и проявляла большую горячность [241] .
И вообще иллюзий-де друг насчет друга никто не питал. Розенфельд знала о террористических намерениях Мухановой и Бенгсон, а Бенгсон знала об аналогичных настроениях Мухановой и Розенфельд. Заручившись такими показаниями, следствие могло уверенно двигаться дальше – пора было объединять разрозненных подследственных в преступные группы. Выяснилось, что Муханова была связующим звеном между Бенгсон и Розенфельд, готовившей теракт над Сталиным. Как именно она его готовила – пока было неясно, но сын Нины Александровны, Борис, настроен был, как и мать, враждебно, да еще и связан с сыном Троцкого. А как, кстати, в эту схему вписывалась бывшая княжна Урусова (Лёна Раевская)? А она “усиленно добивалась” связи с Енукидзе с помощью Розенфельд. Подозрительно, не правда ли? А Бенгсон еще упоминала Анечку Никитинскую и вообще, как мы помним, “уделяла большое значение женщинам, которые связаны с ответственными работниками”. Контуры чудовищного заговора проступали все более отчетливо.
241
Там же. Л. 182.