Анчутка
Шрифт:
Склоняясь ниже к земле, зачеканил всё тише и тише, пока не смолк, а потом резко вытянулся, в стойку встал, руки вместе сложил, будто меч держит. Размахнулся невидимым булатом, рубанул раз, второй, как заправский воин и, перехватив обратным хватом с разворота провёл невидимым лезвием возле шеи Извора, повернувшись к тому спиной. А тот ошарашенный, за горло схватился будто действительно холодная кромка полоснула.
— Убил тот витязь друга своего, изрубил грудь его, — добавил тихо. — Вижу, кошкой дикой вцепилась она, в руку витязя да бесстрашно-то, витязя не доброго, витязя-то злобного. Вот клинок двухлезвийный
Замер, сжался весь, а потом резко изломался, в другую сторону дугой вывернулся, и тонко, протяжно воскликнул надорванным голосом:
— Больно-то как, тятя! — резко расправив руки, словно подкошенный, опрокинулся навзничь в грязную лужу возле колодца, показывая, как сражённое смертным ударом хрупкое тело упало…
…упало, расправив руки, в тёмную воду реки, окрасив её рудистостью. Пропало в фонтане брызг, скрылось под водой и показалось поодаль, понеслось вдаль, уносимое быстрым течением.
— Что ты такое говоришь? — подскочил к тому Извор, отряхивая из своей головы воспоминания из далёкого прошлого, осел возле ведуна и затормошил того, схватив за грудки, перебирая бубенцами.
— А то и говорю, что хозяин перстня, жизнь свою выкупил ценой неравной — загубил он невинных, — через силу приподнял голову цедя сквозь изрубленный рот тому на ухо. — И вы, волчье племя, в этом виноваты. А отцы ваши жён своих одних оставили, чтоб самим спастись.
— Этого не может быть?! — в иступлении таращась куда-то мимо ведуна прошептал Извор, понимая, что тот в точности описал смерть отца Любавы и того мальца. — Брешишь всё — жива Любава!
— Любава ли?
— У Позвизда сын был от робыни и дочь Любава! Сын то погиб!
— Поди и испытай всё сам, — сказал будто плюнул. — Любава, невеста твоя, уж скоро десяток лет как сгинула, а приблуду вместо неё выдали, чтоб всё достояние Позвизда к рукам и прибрать.
Мысли метались, а тело не слушалось — Извор не понимал, что делал, и его руки потянулись к морщинистой шее ведуна, нащупывая хрящ.
— Невеста твоя за другого погибла! — прохрипел горлом. — Его выкупила! Не в свою очередь к Моране в Навь отправилась! А ты, — закряхтел от того, что руки Извора на его шее сомкнулись, и единый глаз выпучил, — живёшь припеваючи, девок тетёшкаешь. Что?! Думаешь, забыть её сможешь? Думаешь, сниться перестанет?! Нееет, — затянул, — она будет всегда тебе сниться, если только не сдохнешь раньше, — закатил глаз будто опять в транс вошёл, завопил не своим голосом. — Прячьтесь люди! Время страшное наступает! Половцы! Половцы! Поолоовцыии!!
— Замолкни, — Извор затрясся весь то ли от негодования, то ли от злости, но скорее всего от своего бессилия и ужаса, переполнившего его.
Зажмурился, закрутил головой, пытаясь стряхнуть воспоминания, а в глазах опять стоит видение, как его отец зарубил своего свата. Как сын Позвизда на того накинулся, на закорки тому залез, в лицо вцепился ногтями, а отец с плеч скинуть не может, будто действительно кошка какая дикая — рычит, мясо с лица рвёт — у него до сих пор несколько шрамов на щеке тонких, а всем говорит, что веткой саданулся, когда половцев гнал. Как половец с личиной,
Извор всё видел, он тогда новаком прикинулся, злотником откупился, захотелось в настоящем бою себя испробовать — узнал, что отец его на Дикое поле большой разъезд сам возглавил. В той зарубе, что случилась, Извор сам еле уцелел, в рощице спрятался. А там отец с Позвиздом рубится, а малец рядом с ним крутился. Видел Извор, как его тестя будущего отец со спины мечом посёк и взгляд Позвизда предсмертный, удивлённый, непонимающий. " Как же так, друже?" — меч выронил, руку к Военегу протянул, а тот вместо своей руки тому горло перерезал.
— Это всё ложь… Позвизда половцы в степь заманили— мстили ему, что тот досаждал им часто, — цедил сквозь зубы Извор и, не понимая, что творит, зажал руки на горле ведуна, стремясь пусть даже и задушить, но лишь бы прекратился поток его ведунического шептания.
— Извор! Оставь его! — Мир попытался оттащить своего двоюродного брата, которого сковало исступлением и не видя иного выхода, желая охладить запал того, кинулся к жоравлю, который длинным плечом уже давно был опущен в колодец. Подтянуть бадью с первого раза не получилось, словно грузило за что зацепилось.
— Сколько Кривдой не ходи, Правда, рано или поздно, всё выправит, — из перекошенного шрамом рта пена брызжит, лицо Извора, склонившегося над ведуном, бисером окропляет, а ведун уже хрипит еле слышно, что слова только до Извора доходят. — Военег предал Позвизда… Это он половцев из степей привёл, чтоб свата своего за волка выдать, от этого и перстень наместничий тому подарил, якобы как обещание вас с Любавой поженить.
— Брешишь…
— Сам испытай его — половцы тогда за хозяином перстня пришли сюда.
Вспомнил Извор, что половцы сразу же, как Позвизда убили, уходить начали, а тот что под личиной скрывался, голову убитого боярина и его руку с перстнем беспрепятственно взял. А отец в стороне сидел, как ни в чём не бывало — рукавицу стянул да рану на щеке утирал…
Не желая поверить в то, что видел, Извор старался не вспоминать этого прежде, а то и вовсе считая, что всё привиделось или его разум с перепугу всё напутал. Но сейчас он точно вспомнил, что его отец с половцем на прощание по рукам ударился будто с ним договор какой подкрепил. Что за наваждение?
Из ступора Извор был выдернут бабскими воплями. В колодце что-то загремело по стенкам и с визгом бултыхнулось в воду. Плескания в глубине эхом звенели в повисшей тишине.
3. Невестино купанье
Все разом притихли прислушиваясь к происходящему в длинном колодезном стволе, но от переполняющего страха, дикого, первобытного, до мурашек на макушке и потных ладоней, не решались подойти ближе чем шаг.
Особо любопытные, поплевав через плечо, подступили к колодезному срубу, дабы заглянуть в его зияющую темноту, но их смелость вся в миг испарилась, когда с пыхтением и фырканьем заскребло по стенам и скрежетнуло цепью, а с бревенчатого края показался навершие мокрой шапки.