Анка
Шрифт:
Партизаны обогнали Анку. В полушубке и с санитарной сумкой она увязала в глубоком снегу и, запыхавшись, часто останавливалась, чтобы перевести дыхание. Близ поляны Анка встретила партизан. Они несли Орлова на плащ-палатке. И каким иссиня-бледным ни было его лицо, заострившееся, как у мертвеца, Анка узнала Орлова. Она коротко вскрикнула «Ох!..» — и привалилась к дереву.
— Он жив?
— Ти-и-ше. Жив.
Чего угодно могла ожидать Анка здесь
«Наверно, судьба вознаграждает меня за перенесенные испытания», — Анка рывком сорвалась с места и бросилась вслед за партизанами, которые осторожно несли Орлова к ущелью. Она молча шла рядом, не в силах оторвать глаз от изменившегося обескровленного лица любимого.
Раненого летчика принесли на медпункт, положили на постель.
— Товарищи, пусть кто-нибудь один из вас останется, остальные уходите, — сказала Анка. — Тесно здесь. Скажите Юхиму Тарасовичу, что вы принесли на медпункт летчика Орлова. Пусть он придет немного позже, я пока сделаю перевязку.
Партизаны ушли. Анка вынула из чехла свой финский нож, попросила партизана снять с Орлова унты, разрезала меховую штанину. Она работала быстро и умело. Партизан помогал ей. Рана была рваная, осколочная. Анка осторожно обработала ее, смазала края йодом и забинтовала.
— Ну вот… — облегченно вздохнула она. — Спасибо тебе, дружок.
И только партизан ушел, кто-то постучал. Анка открыла дверь. У порога теснились Кавун, Васильев, Краснов.
— Анка, це вин? Орлов? — спросил Кавун.
— Посмотрите. Я еще сама не верю своим глазам.
Все вошли в хижину.
— Он, только до чего же изменился, бедняга, — наклонился над раненым Краснов.
— Це той самый, шо на Косу прилитав?
— Тот самый.
— Счастливая ты, Анка, — улыбнулся Васильев.
— Григорий Афанасьевич, всю жизнь у меня счастье из рук ускользает…
— Теперь не ускользнет.
Кавун кивнул в сторону Орлова.
— Спит?
— Все еще не приходит в сознание.
— Тогда пишлы, товарищи, — распорядился Кавун, и все тихо вышли из хижины.
С каждым днем Орлов чувствовал себя все лучше. В этом немалую роль играло то обстоятельство, что рядом с ним была Анка. Общее состояние его здоровья заметно улучшилось, но на ногу стать он еще не мог.
— Не раздроблена ли кость? — не на шутку встревожилась Анка.
— Нет. Думаю, осколок слегка задел кость, но все же временами пока чувствую острую боль.
— Это потом пройдет?
— Конечно, пройдет. Дай срок, и я снова обрету крылья.
— Даю, — улыбнулась Анка, — только поскорей бы окрепли твои крылья.
Как-то Анка сидела на краешке лежанки и неотрывно смотрела
— Что с тобой, Аннушка? Ты плачешь?
— По дочке истосковалась… по Валюше.
— А где ты оставила ее?
— В Кумушкином Раю.
— С кем?
— С отцом. Там же остались и Евгенушка с Галей.
Орлов погладил Анкину руку, сказал:
— Успокойся, родная. Валюша не одна. И дедушка, и Евгения Ивановна присмотрят за нашей дочкой.
Анка нежно посмотрела на Орлова и поцеловала его в голову.
Над очагом был подвешен котел. В нем кипела вода, выплескивалась на пылавший валежник.
— Яшенька, сними рубашку, я постираю.
— Хорошо. Помоги мне подняться.
За дверью послышался трубный голос Бирюка:
— Анна Софроновна, можно к вам?
— Заходи, заходи!
Бирюк вошел в хижину.
— Ты что же не приходишь? — корила его Анка. — Уже все бронзокосцы навестили больного, а ты и глаз не-кажешь.
— Да неудобно, Анна Софроновна, беспокоить… А вот прослышал, что больному полегчало, и пришел.
— Яша, ты помнишь его? Секретарем сельсовета работал.
— Помню. Здорово, земляк.
— Здравствуйте, товарищ Орлов.
— Извини, сесть-то не на что.
— Мы, партизаны, ко всему привычные, — и Бирюк опустился на земляной пол. — К тому же я ненадолго…
Анка, помогая Орлову надеть гимнастерку, спросила:
— Что это у тебя, в кармане?
— В левом кармане? А-а… Можешь посмотреть.
Анка вынула голубой конверт, извлекла из него письмо и снимок Ирины. Прочитала письмо, посмотрела на карточку, подняла плечи.
— Ничего не понимаю…
— У фронтовиков такой закон: если поступит в часть подобное письмо, его вручают тому, кому всем коллективом присудят. Вот мне и присудили. Как ни отпирался, ничего не вышло. Пришлось подчиниться… Ты не ревнуешь? — улыбнулся Орлов.
— Что ты, Яшенька! — Анка подошла к нему и, не стесняясь Бирюка, поцеловала. — Родной мой, я же верю тебе… А девушка чудесная. Ты писал ей?
— Нет.
— Зря.
Бирюк поднялся.
— Покажите-ка… Да, видная девка. Но не красивше Анны Софроновны.
Он вернул снимок, пожелал больному скорого выздоровления и вышел из хижины.
После короткого размышления Бирюк зашел к Кавуну.
— А-а, Харитон. За якою справою пожаловал?
— По деликатному делу, товарищ командир.
— Кажи, шо там у тебя.
— Да вот… проведал я больного.
— Добре зробыв.
— Так-то оно так, да выходит, не все хорошо…