Анка
Шрифт:
Лейтенант швырнул на стол бутылку и туфлю и уставился на Бирюка мутными глазами. Он спросил о чем-то солдат по-немецки.
— Пор-ти-зант, — сказал один.
Другой показал карабин и полушубок.
— Фюрер-Ост, — хрипло прогудел оробевший Бирюк, переминаясь с ноги на ногу.
Лейтенант встал, шагнул к Бирюку.
— Што сказаль?
— Фюрер-Ост…
— Портизант? — взревел лейтенант, левой рукой указав на карабин, и тут же правой дал Бирюку тычка в зубы.
Бирюк качнулся,
— Фю… рер… Ост…
Вторым ударом в лицо лейтенант сшиб Бирюка с ног, махнул рукой, что-то выкрикнул. Солдаты схватили Бирюка за руки и поволокли из хаты.
У лейтенанта был период беспробудного запоя, и он только на шестые сутки вспомнил о Бирюке. Не имея переводчика и не владея русским языком, лейтенант не мог объясниться с Бирюком и отправил его в Горячий Ключ. Когда его ввели к немецкому офицеру и он произнес «Фюрер-Ост», немец насторожился.
— Фюрер-Ост. Шродер. Майор Шродер… — торопился Бирюк объясниться, прежде чем его начнут бить.
Но на сей раз его не стали бить. Офицер сделал знак обождать и вышел. Через несколько минут он вернулся с девушкой.
— Откуда вы знаете майора Шродера? — спросила девушка по-русски.
— Это секрет, — мрачно прогудел Бирюк, ощупывая вспухшую губу и поглаживая синяк под глазом. Он был голоден и зол.
Девушка перевела офицеру ответ Бирюка. Они обменялись несколькими словами, и девушка снова обратилась к Бирюку:
— Господин офицер поможет вам. Скажите только одно: где вы познакомились с майором Шродером?
Бирюк долго сопел, размышлял и, наконец, сказал:
— В Мариуполе.
Офицер и девушка вышли, оставив Бирюка одного. Так и просидел он всю вторую половину дня со своими невеселыми думами, никем не тревожимый, словно о нем совсем забыли.
«Хорошая встреча, вашу мать… Аспиды… Вот и махнул белым платочком… Как бы на тот свет не махнуть…» — от таких мыслей Бирюка бросило в озноб.
Но вечером, к его удивлению и радости, ему принесли брюки, гимнастерку, сапоги, полушубок и… карабин. А еще через полчаса он уже мчался в легковой машине в Краснодар в весьма приподнятом настроении.
В тот самый день, когда в отряде Бирюка внесли в список погибших, он сидел за маленьким столиком в кабинете майора Шродера, пил коньяк и с жадностью глотал, не прожевывая, куски сыра и колбасы.
— Еще коньяку? — предложил майор.
— Хватит. Я эту неделю почти не жрамши, ослаб.
— Кушай, кушай. Потом уснешь, сил набирайся.
— Насчет силов, это я — мигом дело… А вот с распухшей губой и синяком под глазом как в отряд явиться?
— Вывернешься. Мы дадим тебе тут одного парня, он и подтвердит ту версию, которую ты расскажешь в отряде.
— Какую версию?
— Потом узнаешь. Кушай и — отдыхать.
— А какого парня? —
— Паука. Хороший парень. Наш. С тобой в отряд пойдет.
Бирюк перестал жевать, поднял косматые брови.
— Это что же, господин майор, вроде не доверяете мне? Под контроль, значит?..
— Ты пользуешься у нас исключительным доверием.
— Зачем же мне тогда этот самый паук?
— В помощь. На него ты будешь опираться в своей работе.
— А-а-а… — удовлетворенно прогудел Бирюк, засовывая в рот кусок колбасы. Он еще минут пять щелкал крепкими зубами, словно железными подковами, потом встал.
— Благодарствую. Сыт.
Майор стоял у карты. Бирюк подошел к нему.
— Значит, отряд «Родина» базируется вот здесь? — майор ткнул карандашом в карту.
— Да. Вход в ущелье завален камнями. Самый удобный подход к партизанской базе вот отсюда… от Шабановского. Перед ущельем — поляна. А на поляне пулемет установлен.
— Ясно… Местонахождение других партизанских отрядов тебе неизвестно?
— С ними пока не налажена связь.
— Налаживайте. Используй в этом деле Паука. Но… будьте осторожны.
— Ясно.
— Убивайте партизан при первой же подвернувшейся возможности.
— И прежде всего коммунистов, — вставил Бирюк. — Командиров…
— Совершенно верно. Но делайте так, чтобы на вас и малейшая тень подозрения не пала.
— За чистоту моей работы будьте спокойны, господин майор. А вот ваши офицеры, вроде дурака лейтенанта, плохо работают. Ишь, как он мне харю разукрасил.
— Лейтенант прибыл с пополнением. Новичок. Его не успели предупредить. Больше этого не повторится. Идем.
Майор ввел Бирюка в полутемную комнату, в которой стояли две койки. На одной из них лежал такой же, как Бирюк, верзила, только по виду старше лет на десять. Верзила встал. Он оказался ростом вровень с Бирюком, широкоплечий, с длинными, как у обезьяны, сильными руками. Взгляд черных глаз был смелый и наглый, тонкие губы его беспрестанно шевелились.
— Паук. А это — Бирюк. Знакомьтесь и отдыхайте, — и майор вышел.
Бирюк опустился на койку, минуту рассматривал Паука, спросил:
— Кто ты и откуда?
— Да как тебе сказать… Тутошний я, из станицы Красноармейской.
— Родители есть?
— В ссылке померли. И я был с ними. Потом мне вольную дали.
— А за что их выслали?
— Еще в 1932 году, за саботаж на Кубани.
— Значит, наш. Кругом свой. А теперь — спать. Уморился я… — Бирюк, не раздеваясь, растянулся на койке.
Возвращение на базу Бирюка, да еще со «спасенным» им же «советским гражданином» вызвало среди партизан бурю восторга.
— Смелый, дьявол!