Анна Каренина
Шрифт:
понимаете, мальчишка этот тут, и мне надо примирять их. Опять я пускаю в ход
дипломацию, и опять, как только надо заключить все дело, мой титулярный
советник горячится, краснеет, колбасики поднимаются, и опять я разливаюсь в
дипломатических тонкостях.
– Ах, это надо рассказать вам!
– смеясь, обратилась Бетси к входившей в
ее ложу даме.
– Он так насмешил меня.
– Ну, bonne chance, - прибавила она, подавая Вронскому палец, свободный
от
чтобы, как следует, быть вполне голою, когда выйдет вперед, к рампе, на свет
газа и на все глаза.
Вронский поехал во Французский театр, где ему действительно нужно было
видеть полкового командира, не пропускавшего ни одного представления во
Французском театре, с тем чтобы переговорить с ним о своем миротворстве,
которое занимало и забавляло его уже третий день. В деле этом был замешан
Петрицкий, которого он любил, и другой, недавно поступивший, славный малый,
отличный товарищ, молодой князь Кедров. А главное, тут были замешаны
интересы полка.
Оба были в эскадроне Вронского. К полковому командиру приезжал
чиновник, титулярный советник Венден, с жалобой на его офицеров, которые ос-
корбили его жену. Молодая жена его, как рассказывал Венден, - он был женат
полгода, - была в церкви с матушкой и, вдруг почувствовав нездоровье,
происходящее от известного положения, не могла больше стоять и поехала домой
на первом попавшемся ей лихаче-извозчике. Тут за ней погнались офицеры, она
испугалась и, еще более разболевшись, взбежала по лестнице домой. Сам
Венден, вернувшись из присутствия, услыхал звонок и какие-то голоса, вышел
и, увидав пьяных офицеров с письмом, вытолкал их. Он просил строгого
наказания.
– Нет, как хотите, - сказал полковой командир Вронскому, пригласив его
к себе, - Петрицкий становится невозможным. Не проходит недели без истории.
Этот чиновник не оставит дела, он пойдет дальше.
Вронский видел всю неблаговидность этого дела и что тут дуэли быть не
может, что надо все сделать, чтобы смягчить этого титулярного советника и
замять дело. Полковой командир призвал Вронского именно потому, что знал его
за благородного и умного человека и, главное, за человека, дорожащего честью
полка. Они потолковали и решили, что надо ехать Петрицкому и Кедрову с
Вронским к этому титулярному советнику извиняться. Полковой командир и
Вронский оба понимали, что имя Вронского и флигель-адъютантский вензель
должны много содействовать смягчению титулярного советника. И действительно,
эти два средства оказались отчасти действительны;
остался сомнительным, как и рассказывал Вронский.
Приехав во Французский театр, Вронский удалился с полковым командиром в
фойе и рассказал ему свой успех или неуспех. Обдумав все, полковой командир
решил оставить дело без последствий, но потом ради удовольствия стал
расспрашивать Вронского о подробностях его свиданья и долго не мог
удержаться от смеха, слушая рассказ Вронского о том, как затихавший
титулярный советник вдруг опять разгорался, вспоминая подробности дела, и
как Вронский, лавируя при последнем полуслове примирения, ретировался,
толкая вперед себя Петрицкого.
– Скверная история, но уморительная. Не может же Кедров драться с этим
господином! Так ужасно горячился?
– смеясь, переспросил он.
– А какова нынче
Клер? Чудо!- сказал он про новую французскую актрису.
– Сколько ни смотри,
каждый день новая.. Только одни французы могут это...
VI
Княгиня Бетси, не дождавшись конца последнего акта, уехала из театра.
Только что успела она войти в свою уборную, обсыпать свое длинное бледное
лицо пудрой, стереть ее, оправить прическу и приказать чай в большой
гостиной, как уж одна за другою стали подъезжать кареты к ее огромному дому
на Большой Морской. Гости выходили на широкий подъезд, и тучный швейцар,
читающий по утрам, для назидания прохожих, за стеклянною дверью газеты,
беззвучно отворял эту огромную дверь, пропуская мимо себя приезжавших.
Почти в одно и то же время вошли: хозяйка с освеженною прической и
освеженным лицом из одной двери и гости из другой в большую гостиную с
темными стенами, пушистыми коврами и ярко освещенным столом, блестевшим под
огнями свеч белизною скатерти, серебром самовара и прозрачным фарфором
чайного прибора.
Хозяйка села за самовар и сняла перчатки. Передвигая стулья с помощью
незаметных лакеев, общество разместилось, разделившись на две части, - у
самовара с хозяйкой и на противоположном конце гостиной - около красивой
жены посланника в черном бархате и с черными резкими бровями. Разговор в
обоих центрах, как и всегда в первые минуты, колебался, перебиваемый
встречами, приветствиями, предложением чая, как бы отыскивая, на чем
остановиться.
– Она необыкновенно хороша как актриса; видно, что она изучила
Каульбаха, - говорил дипломат в кружке жены посланника, - вы заметили, как
она упала...