Анна Каренина
Шрифт:
– Ах, пожалуйста, не будем говорить про Нильсон!
– Про нее нельзя ничего сказать нового, - сказала толстая, красная, без
бровей и без шиньона, белокурая дама в старом шелковом платье. Это была
княгиня Мягкая, известная своею простотой, грубостью обращения и прозванная
enfant terrible. Княгиня Мягкая сидела посередине между обоими кружками и,
прислушиваясь, принимала участие то в том, то в другом. - Мне нынче три
человека сказали эту самую фразу
не знаю чем, так понравилась им.
Разговор был прерван этим замечанием, и надо было придумывать опять
новую тему.
– Расскажите нам что-нибудь забавное, но не злое, - сказала жена
посланника, великая мастерица изящного разговора, называемого по-английски
small-talk, обратясь к дипломату, тоже не знавшему, что теперь начать.
– Говорят, что это очень трудно, что только злое смешно, - начал он с
улыбкою.
– Но я попробую. Дайте ему. Все дело в теме. Если тема дана, то
вышивать по ней уже легко. Я часто думаю, что знаменитые говоруны прошлого
века были бы теперь в затруднении говорить умно. Все умное так надоело...
– Давно уж сказано, - смеясь, перебила его жена посланника.
Разговор начался мило, но именно потому, что он был слишком уж мил, он
опять остановился. Надо было прибегнуть к верному, никогда не изменяющему
средству - злословию.
– Вы не находите, что в Тушкевиче есть что-то Louis XV? - сказал он,
указывая глазами на красивого белокурого молодого человека, стоявшего у
стола.
– О да! Он в одном вкусе с гостиной, от этого он так часто и бывает
здесь.
Этот разговор поддержался, так как говорилось намеками именно о том,
чего нельзя было говорить в этой гостиной, то есть об отношениях Тушкевича к
хозяйке.
Около самовара и хозяйки разговор между тем, точно так же поколебавшись
несколько времени между тремя неизбежными темами: последнею общественною
новостью, театром и осуждением ближнего, тоже установился, попав на
последнюю тему, то есть на злословие.
– Вы слышали, и Мальтищева, - не дочь, а мать, - шьет себе костюм
diable rose.
– Не может быть! Нет, это прелестно!
– Я удивляюсь, как с ее умом, - она ведь не глупа, - не видеть, как она
смешна..
Каждый имел что сказать в осуждение и осмеяние несчастной Мальтищевой,
и разговор весело затрещал, как разгоревшийся костер.
Муж княгини Бетси, добродушный толстяк, страстный собиратель гравюр,
узнав, что у жены гости, зашел пред клубом в гостиную. Неслышно, по мягкому
ковру, он подошел к княгине Мягкой.
–
– сказал он.
– Ах, можно ли так подкрадываться? Как вы меня испугали, - отвечала
она.
– Не говорите, пожалуйста, со мной про оперу, вы ничего не понимаете в
музыке. Лучше я спущусь до вас и буду говорить с вами про ваши майолики и
гравюры. Ну, какое там сокровище купили вы недавно на толкучке?
Хотите, я вам покажу? Но вы не знаете толку.
– Покажите. Я выучилась у этих, как их зовут... банкиры... у них
прекрасные есть гравюры. Они нам показывали.
– Как, вы были у Шюцбург?
– спросила хозяйка от самовара.
– Были, ma chere. Они нас звали с мужем обедать, и мне сказывали, что
соус на этом обеде стоил тысячу рублей, - громко говорила княгиня Мягкая,
чувствуя, что все ее слушают, - и очень гадкий соус, что-то зеленое. Надо
было их позвать, и я сделала соус на восемьдесят пять копеек, и все были
очень довольны. Я не могу делать тысячерублевых соусов.
– Она единственна!- сказала хозяйка.
– Удивительна!
– сказал кто-то.
Эффект, производимый речами княгини Мягкой, всегда был одинаков, и
секрет производимого ею эффекта состоял в том, что она говорила хотя и не
совсем кстати, как теперь, но простые вещи, имеющие смысл. В обществе, где
она жила, такие слова производили действие самой остроумной шутки. Княгиня
Мягкая не могла понять, отчего это так действовало, но знала, что это так
действовало, и пользовалась этим.
Так как во время речи княгини Мягкой все ее слушали и разговор около
жены посланника прекратился, хозяйка хотела связать все общество воедино и
обратилась к жене посланника:
– Решительно вы не хотите чаю? Вы бы перешли к нам.
– . Нет, нам очень хорошо здесь, - с улыбкой отвечала жена посланника и
продолжала начатый разговор.
Разговор был очень приятный. Осуждали Карениных, жену и мужа.
– Анна очень переменилась с своей московской поездки. В ней есть что-то
странное, - говорила ее приятельница.
– Перемена главная та, что она привезла с собою тень Алексея Вронского,
– сказала жена посланника.
– Да что же? У Гримма есть басня: человек без тени, человек лишен тени.
И это ему наказанье за что-то. Я никогда не мог понять, в чем наказанье. Но
женщине должно быть неприятно без тени.
– Да, но женщины с тенью обыкновенно дурно кончают, - сказала
приятельница Анны.
– Типун вам на язык, - сказала вдруг княгиня Мягкая, услыхав эти слова.