Аннелиз
Шрифт:
— Марго знает?
— Да. Но больше никому об этом говорить нельзя, — наставляет отец. — Ни одной живой душе. Даже лучшей подруге. Обещай мне, Аннеке.
— Обещаю, Пим. Обещаю. Скоро это будет?
— Достаточно скоро. Папа обо всем позаботится.
Вдруг она обнимает отца. То, что ее посвятили в планы, придает ей чувство тайной гордости. После этого ей ничего не остается, как любить Пима еще сильнее.
— А пока улыбайся, — он гладит ее по затылку, — и постарайся не тревожиться. Наслаждайся беззаботной жизнью насколько это возможно.
Тем вечером Анна сидит за узеньким туалетным столиком и прихорашивается на ночь. Накидывает на плечи полушалок, в которой обычно расчесывает волосы.
— Позволь мне тебя расчесать, — говорит она.
Анна не сопротивляется.
— Пим мне сказал, — шепчет она.
— Да, — вот и все, что отвечает Марго. Щетка движется вверх-вниз, пока она смотрит в овал зеркальца. Это так успокаивает. Кажется, Марго может вычесать все ее страхи, тревоги, все мировые проблемы, которые тяжело стучатся в дверь. Рука сестры с мягкой щеткой проводит по всей длине ее волос. Внезапно она чувствует любовь к Марго. Не просто отвлеченной, а от всего своего доброго и великодушного сердца.
— Я тебя обожаю, знаешь, Марго, — шепчет она.
— Знаю, конечно, — отвечает та. — Я же прелесть.
— Да нет. Я… я хочу сказать, что люблю тебя. Что бы ни случилось, мне важно, чтобы ты это знала.
Марго продолжает расчесывать сестру, но затем наклоняется и легонько целует ее в затылок:
— И я тебя люблю, глупенькая.
Анна зажмуривается. Когда они были маленькими, Пим частенько рассказывал «историю двух Паул». О невидимых близняшках, тайно живущих в их доме. Хорошая Паула — вежливая, вдумчивая и послушная, никогда не жаловалась. Плохая же шалила, часто думала только о себе и легко сердилась. Открыв глаза, Анна встречает в зеркале свой собственный взгляд. Иногда она представляет, что это она сама — нечеткое отражение, а та, что живет в зеркале, и есть настоящая. Не та, невыносимая, Анна. Не Анна, полная страхов. Не всезнайка. В общем, не плохая Паула, а хорошая Анна. Храбрая Анна. Анна, Любезная Богу.
Поначалу мама говорит, что повестку получил Пим, но потом сестра признается: уведомление из Центра перемещения евреев со штампом тайной полиции пришло на ее имя. Формальная отписка от гауптштурмфюрера СС с резиновой печатью и требованием чтобы Марго Бетти Франк, еврейка, явилась для отправки в трудовой лагерь на территории Германии. Когда Пим приходит с работы и узнает об этом, он решает переселяться в укрытие на несколько недель раньше, чем планировалось. Когда приготовления приходится делать быстро, поддаться панике ничего не стоит. Анна собирает свои бигуди, любимые книги, черепаховый гребень, чистые носовые платки — и немного странных вещей. Старые билеты на каток Аполло на Стадионвег, расписной дрейдл — ханукальный подарок бабушки Атисы, альбом со стихами, исписанный одноклассниками, открытки с кинозвездами и ракетки для настольного тенниса. Воспоминания важнее платьев, утверждает она. Конечно же дневник тоже осторожно тщательно упаковывается. Та самая тетрадка в красную шотландскую клетку, которой она поверяла все радости и горести — и неразбериху последних дней тоже. На столе в гостиной — письмо квартиранту. В нем — намек, что они покидают страну и едут в Швейцарию, к родственникам Пима. На следующее утро они незаметно пробираются по городу в укрытие: заднюю пристройку конторы
4. Задний дом
Задний Дом — идеальное место для укрытия, хотя тут сыро и стены косые, все-таки во всем Амстердаме, да, пожалуй, и во всей Голландии тем, кто хочет скрыться, не соорудить более удобного тайника.
До сих пор наша комнатка с пустыми стенами выглядела совсем голой. К счастью, папа еще заранее захватил всю мою коллекцию открыток и кинозвезд, и я при помощи клея и кисточки всю стену комнаты превратила в картинку, так что внешний вид стал намного веселее…
Никто бы не подумал, что за этой простой, выкрашенной серой краской дверью скрывается столько комнат. Перед дверью ступенька, и ты там. Сразу против этого входа крутая лесенка. Налево маленький коридорчик и комната, которая должна служить гостиной и спальней семье Франк…
Она сидит на лестнице одна. Благодарная, что можно писать. Дневник лежит на сдвинутых коленях. Она в задумчивости поднимает взгляд от страницы. И смотрит на дверь, отделяющую ее от остального мира.
Когда поднимаешься по лестнице и открываешь дверь наверху, то просто удивляешься, что в таком старом доме на кана ле вдруг обнаруживается такая большая, светлая и просторная комната. В зтой комнате стоит плита (благодаря тому что раньше здесь находилась лаборатория Кюглера) и стол для мойки посуды. Значит, тут будет кухня и одновременно спальня супругов ван Пеле, общая гостиная, столовая и кабинет. Крошечная проходная каморка будет апартаментами Петера ван Пелса. Там есть еще мансарда и чердак, как и в передней части дома. Видишь, вот я и описала тебе весь наш чудесный Задний Дом!
Теперь, спустя полтора года с того дня, как семейство Франк тихо покинуло свой дом, их в Убежище стало восемь. К Анне и другим присоединились Герман ван Пеле по прозвищу Путти, который отвечал за поставки специй, его жена Керли и их сын Петер, а также зубной врач Мип, высокомерный господин Пфеффер, из-за которого их стало слишком много (во всех смыслах). На самом деле почти все так или иначе ужасно раздражают ее. Улучив минутку, она признается дневнику:
Госпожа ван Пеле постоянно несет самую великую чушь, и Путти часто выходит из себя. Но это легко себе представить, потому что один день Керли говорит: «Я в будущем покрещусь», а на другой день: «Я давно мечтаю попасть в Иерусалим, ведь только среди евреев я чувствую себя в своей тарелке!»
Время измеряется пятнадцатиминутными промежутками, отмечаемыми звоном колокольни Вестеркерк. Пятнадцать минут, еще пятнадцать минут, и еще, часы сливаются в дни и недели скучной рутины: лущить горох, чистить гнилую картошку, переносить полумрак и затхлость закрытого помещения, душные комнаты, старые трубы и — что порою хуже всего — общество друг друга. Она просит прощения у Китти за «неинтересную болтовню», которую поверяет своему дневнику, водя пером по страницам:
Господин Пфеффер выдумывает что ни попадя, а если кто-то вздумает противоречить его светлости, то не на того напали. Я думаю, дома у господина Фритца Пфеффера правило: что он скажет, то и закон. Но к Анне Франк это правило совершенно не подходит.