Антология советского детектива-11. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
— Ну, Михаил, загнул! — весело сказал Бестемьянов. — К тому времени, когда вы с Саней залезли в первую квартиру, ты был готов, чтобы пасть. Иконы, джинсы, кассетники. Разве не так?
— Так и не так. Кто в молодости не балуется? Купил здесь, продал там. Этим все занимаются.
Бестемьянов взглянул на часы.
— Давай, Михаил, конкретнее. Нас следователь ждет.
Я показал Ильину фотографию Нелли.
— Узнаете?
— Девчонка, которую Фалин хотел за что-то пугнуть. Приперся ко мне однажды в семь утра, поднял с постели и потащил на Беговую, к дому десять. Ждали час, если не больше, пока она не вышла. Велел запомнить ее и найти Кошку. Кличка такая у одного парня по фамилии Царапкин. Он тоже участвовал в квартирных кражах. Нашел у винного магазина. Большой любитель поддавона. Кошка взял с собой собутыльника. Я им показал девчонку и смылся.
— Почему ты раньше не смылся, Михаил? — сказал Бестемьянов.
— Вам легко говорить! Вам же не
— Ладно, заяц, пошли к следователю, если у гражданина майора нет вопросов.
У меня не было вопросов. Ильин встал.
— Мы с Саней хотели убить эту сволочь Фалина. Я выследил его. Он теперь живет у Курского вокзала на улице Чкалова с новой любовницей.
— Сухари не забудь, — сказал ему Бестемьянов.
Утром я купил на Черемушкинском рынке три гвоздики и поехал в институт имени Склифосовского. Нелли была рада и мне, и цветам. В ее облике мало что изменилось, разве что цвет кровоподтеков, но говорила она уже свободно. Мы поболтали минут пятнадцать.
В управлении я узнал, что накануне был проведен следственный эксперимент. Якушеву дали веревку и попросили сделать морские узлы — восьмерку и удавку. Экспертиза не обнаружила идентичности с узлами на контрольной веревке. И слава богу, подумал я, принимаясь за составление плана действий. Выспавшись, я был полон энергии и идей.
Первым пунктом я записал беседу с Якушевым об Игнатове. Теперь, когда был проведен следственный эксперимент, я мог разговаривать с ним, не испытывая противного чувства подозрительности.
Якушев выглядел плохо, лениво двигался и говорил вполголоса. Оживился он на секунду, когда я сказал ему, что Ильин пришел с повинной.
— Правильно сделал.
Я попытался развеселить его, сказав, что Ильин пришел не с пустыми руками, а с пакетом сухарей, но Якушев лишь слабо улыбнулся.
— У меня создалось впечатление, что он к вам привязан, — сказал я. Никакой реакции. — Поговорим об Игнатове.
Я думал, он встрепенется. Он же равнодушно отмолчался.
— Где вы с ним познакомились?
— Я не знаком с ним.
Выходило, что не так уж ему все было безразлично, раз говорил неправду.
— Игнатов Олег Григорьевич, — сказал я. — В его записной книжке есть ваша фамилия, имя и телефон.
— Я не знаком с ним, — ответил Якушев, покраснев.
— Второго января его убили в собственной квартире, убив, повесили.
— Я не знаком с ним.
Я показал Якушеву фотографии висящего в петле Игнатова. Он отвернулся.
— Поэтому меня заставили вязать узлы?
— Поэтому, Якушев, поэтому. И давайте договоримся не тратить время на ложь. Лгать, я вижу, вы научились, но не очень. Краснеете. Сохраните, Якушев, это редкое человеческое качество. Оно вам еще пригодится в жизни.
— К смерти Олега Григорьевича я не имею отношения.
— Я и не утверждаю, что вы убили его. Где вы познакомились?
— В Емецком районе Архангельской области, когда я был в стройотряде. Мы строили в одном колхозе свинарники. Дело плохо шло. Не хватало материалов. Как-то приехал Олег Григорьевич, поговорил с нами… Переманил нас на лесозаготовки, посулив хорошие заработки.
— Почему вам пришла в голову мысль навести Фалина на него?
— Да это чистая случайность. Я только высказал предположение, что Игнатов напал на золотую жилу. Я даже фамилии его не называл. Фалин вцепился в меня, стал расспрашивать о лесозаготовках, а потом велел показать ему издали Игнатова.
— Дальше.
— Прошло недели две. Фалин сказал, чтобы я не вздумал залезать в квартиру Игнатова. У меня в мыслях этого не было, но я спросил: «Почему?» Он вышел из себя, как водится, стал орать. Неспроста, конечно. Я решил выяснить, в чем дело. Я знал места, где бывает Фалин. Мы с Козявкой, с Ильиным то есть, выследили его и Игнатова в кафе «Националь». Они сидели как два друга. Фалин, конечно, что-то замышлял. Но ничего не происходило. Я стал изредка звонить Игнатову, будто просто так — как поживаете, как здоровье? Поживал он нормально. Тогда я решил, что Фалин хочет примазаться к делу Игнатова. Ну и так я поверил в это, что через несколько дней забыл об Игнатове. Вспомнил о нем летом, потому что Фалин никуда не уехал, а Игнатова в Москве не было. Потом опять забыл. В канун нынешнего Нового года Фалин привел ко мне Аспирина и Картуза с обычным своим «Поживут у тебя». Я запротестовал. Новый год все-таки. Вот тогда Фалин избил меня и велел без его ведома не выходить на улицу. Аспирин и Картуз, дескать, присмотрят. Сам исчез. Появился он второго января примерно в восемь вечера. Бросил Аспирину моток веревки. Аспирин отрезал от нее метра полтора-два, один конец завязал восьмеркой, другой — удавкой. У меня в глазах потемнело от страха. Я решил, что они накинут петлю на меня, удавят. Бросился в кухню, схватил топор. Топор я нашел среди столярных инструментов хозяина квартиры. Я не успел шага сделать. В дверях стоял Фалин с пистолетом, за ним — Аспирин и Картуз. Как телохранители.
Что-то
— Как кто?
— Как телохранители.
Нет, ничего, ни догадки, ни ассоциаций это слово не вызвало у меня.
— Вы бросили топор?
— Они заперли меня в кухне, а сами ушли в комнату. Я прислушивался к каждому шороху. Минут пятнадцать они о чем-то тихо говорили. Ни одного слова не было слышно. Потом Фалин кому-то позвонил и сказал: «Выезжаем». Потом подошел к кухонной двери, спросил: «Успокоился?» Я сказал, что успокоился. Он отпер дверь, сказал: «Не вздумай слинять. Мы скоро будем». Они ушли втроем. Сначала вернулись Аспирин и Картуз, без четверти одиннадцать, с двумя коробками и чемоданом. Торопливо сняли пальто и ушли в ванную смывать пятна крови с пиджаков и рубашек. Вышли из ванной, стали вытаскивать из карманов пачки денег и бросать на стол. Пачек было много, в основном пятидесятирублевые и двадцатипятирублевые. Поделили деньги между собой. Каждому досталось, наверно, тысяч двадцать, если не тридцать. Очень много было денег. Перед уходом Аспирин бросил на стол какой-то документ. Как только за ними захлопнулась дверь, я схватил со стола документ. Это было пенсионное удостоверение Игнатова. Тогда я все понял. Фалин долго пас Игнатова, ждал, пока Игнатов нагуляет жир, заработает много денег то есть. Но деньги достались не ему. Аспирин и Картуз торопились уйти не для того, чтобы вернуться. В двенадцатом часу он заявился. Не поверил, что Аспирин с Картузом исчезли. Не хотел верить, что его, вора в законе, кинули как фрайера. Я его таким злым никогда не видел. Потом он развязал коробки и открыл чемодан. В них лежали вещи — хрусталь, фарфор. Он немного успокоился, решил, что, раз Аспирин с Картузом оставили вещи, они вернутся. Ему невдомек было, что как раз вещи Аспирину и Картузу не нужны при таких деньгах. Что они с ними делали бы? Лишняя обуза. Но я не стал ему ничего говорить. Наоборот, я стал поддерживать в нем надежду, что Аспирин и Картуз вернутся. Он взял удостоверение Игнатова и спросил, где остальные документы и записная книжка. Я ответил, что Аспирин и Картуз больше ничего не оставляли. Он ругался страшно, особенно из-за записной книжки. Документы ему нужны были для какого-то человека. Я спросил, зачем ему записная книжка. Он стал орать, что я дурак, что в ней записана его фамилия и старый телефон. Потом он сказал: «Между прочим, твоя тоже». Я понял, что меня ждет смерть. Я же знал, кого убили, кто убил и кто организовал убийство. Тогда я пошел на хитрость, сказал, что вспомнил, как перед уходом Картуз упомянул какую-то Маню. На самом деле о женщинах любил говорить Аспирин и не о Мане, а о Марусе. Он даже звонил ей в Новый год, сказал, что скоро заявится к ней. Маня, видимо, тоже существовала, потому что Фалин заинтересовался моей информацией, стал расспрашивать подробности. Вроде естественно получилось — Аспирин и Картуз при деньгах и решили загулять. А ночь все-таки он провел у меня в ожидании Аспирина и Картуза. В начале второго он велел мне поменять колеса его «Жигулей» на колеса с чужих машин. Из этого я понял, что он ездил к Игнатову. Он боялся, что у игнатовского дома остались следы. Но в квартиру, ясно, он не входил. Он все делал чужими руками. Утром Фалин уехал на поиски Аспирина и Картуза, забрав с собой коробки и чемодан с вещами. Я тут же позвонил Козявке, Ильину то есть.
— И переехали на очередную квартиру. Зачем вы ездили в середине декабря в Люберцы?
— Фалин велел. Там живет Картуз. Я должен был передать, что у Фалина к нему дело, но не застал его.
Я даже не подозревал, насколько был близок к истине, когда в самом начале расследования, сидя в электричке, идущей в Пушкино, предположил, что убийцы не бывали раньше в квартире Игнатова, так как не знали, что гостиная просматривается из дома напротив. Меня сбило с толку то, что преступники хорошо ориентировались в квартире, и я потратил массу времени, чтобы прийти к тому, с чего мог начать. Правда, за это время мои знания отяжелели, обросли необходимыми подробностями и деталями. И все же я сокрушался по поводу того, что не прислушался тогда в электричке к внутреннему голосу.
— Что у нас получается? — сказал Самарин.
— Получается вот что. Организатором убийства был Фалин, но сам в убийстве не участвовал. Во время убийства, совершенного в двадцать два ноль-ноль, Фалин находился вне квартиры Игнатова. Это подтверждается тем фактом, что примерно в двадцать два тридцать он вместе с Маркеловым и Шталем приехал в дом Игнатова.
— С какой целью?
— Фалин создавал себе алиби. Якушев навел его на Игнатова чуть ли не два года назад. По всей видимости, Фалин сразу почуял, что здесь пахнет большими деньгами. Как он мог выяснить, богат ли Игнатов или нет? Якушеву он не очень доверял. Поэтому он решил выйти на Игнатова напрямую. Якушев считает, что Фалин выжидал, пока у Игнатова накопится побольше денег. Фалин вошел в доверие. Более того, и что странно, Фалин и Игнатов подружились. Видимо, Фалин обладает какой-то притягательной силой и легко входит в доверие.