Антология советского детектива-11. Компиляция. Книги 1-11

Лазутин Иван Георгиевич

— Узнали? — спросил я.

Якушев кивнул. Он не мог говорить. По протоколу следовало спросить фамилию, имя, отчество Фалина и прочее, прочее, но куда важнее было сразу дать понять ему, что мы многое знаем, и я, перескакивая через десяток вопросов, сказал:

— Почему он вас ищет?

Якушев молчал. Я ждал.

— Я ему должен, — произнес он наконец.

— Сколько?

— Три тысячи.

— За что?

— Длинная история.

— Не хотите рассказывать?

Он опять надолго замолчал.

— Гантель для него утром приготовили? — спросил я.

Якушев кивнул.

— Рассказывайте.

Он вздохнул и стал рассказывать.

Тот день, когда его отпустили из отделения милиции и он так легко отделался от наказания за попытку сбыть икону иностранцам, Якушев отметил в ресторане с Козявкой. Там они встретили старого знакомого Рудакова, Рудика, которому подвыпивший Якушев, жалея себя, поведал о случившемся и спросил, нет ли какой-нибудь возможности заработать деньги. Рудик приторговывал радиотехникой. На следующий день Рудик позвонил Якушеву и сказал:

«Надо поговорить». Они встретились у памятника Пушкину. Рудик пришел не один. С ним был Фалин. По тому, как Фалин сказал Рудику «Иди» и тот послушно удалился, Якушев понял, что Фалин «в большом авторитете». Фалин велел: «Рассказывай». Выслушав, он сказал: «Дурак». Якушев обиделся, но возмущаться не стал. В принципе он сам считал себя дураком. Попасться с иконой! Другие сбывали иностранцам иконы не один день, покупали валюту, перепродавали ее — и ничего, жили припеваючи. За икону, которую у Якушева конфисковали, он заплатил двести рублей, причем деньги одолжил у однокурсников. Фалин спросил, хочет ли он заработать две тысячи. Конечно, он хотел. Но как заработаешь такие деньги? «Очень просто, не надрываясь», — сказал Фалин. Якушеву всего-навсего следовало найти покупателя на иконы Фалина. За это он получил бы двадцать процентов от суммы продажи. Якушев неплохо разбирался в «досках» — так торгаши называют иконы, прочел не одну книгу о древнерусской живописи. «Доски» Фалина не представляли ценности. Но Якушев нашел на них покупателей. «Купцы» — два молодца — почему-то с опозданием обнаружили, что им подсовывают мазню. Они избили Якушева и отобрали у него иконы. Лишь позже Якушев понял, что его «кинули», обманули. В тот же вечер Фалин заявился с приятелем к Якушеву, потребовал восемь из десяти тысяч рублей за иконы и, сам оценив в три тысячи вещи Якушева — японскую стереомагнитолу, стереопроигрыватель, иностранные пластинки, два новых костюма, дубленку, часы, а также мельхиоровый столовый прибор, чайный сервиз «Мадонна», принадлежавшие родителям Якушева, вывез их, сказав: «Остальные пять кусков отработаешь» Якушев решил съехать с родительской квартиры, исчезнуть из поля зрения Фалина. Он снял квартиру на проспекте Мира. Фалин нашел его. Тогда Якушев переехал в Свиблово. Фалин и там нашел его. Угрожая, он потребовал возвратить долг в течение трех дней. Где Якушев мог взять пять тысяч? Трехдневный срок истекал. Козявка, который поселился в Свиблове у Якушева, прибежал с радостной вестью — он узнал, где живет один из «купцов». Прихватив двух крепких приятелей, Якушев поехал к «купцу», избил и отобрал все иконы, которые у того были. В тот вечер у Якушева появилась надежда расплатиться с Фалиным и навсегда отделаться от него. Но позвонили в квартиру — в дверном глазке он увидел милиционера, — и перепуганный Козявка, пока Якушев возился с замком, вышвырнул иконы в окно. А пришел участковый познакомиться с новыми жильцами. Через полчаса Якушев и Козявка выбежали на улицу, обшарили все кусты, но ни одной иконы не нашли. Якушев стал ждать Фалина. Трехдневный срок истек. Фалин не появился. Якушев и Козявка радостно решили, что Фалин «сгорел». Тот пришел на седьмой день, выгнал Козявку и сказал Якушеву: «Потолкуем». На этот раз Фалин не угрожал, был настроен благодушно. Он просто-напросто обрисовал ситуацию — долг Якушеву не отдать, а посему надо искать компромиссное решение. Какое? Якушев разузнает, у кого богатые квартиры, и сообщит Фалину. Остальное Якушева не касается. За каждую квартиру Фалин спишет с долга тысячу рублей. Итак, нужно было найти пять квартир. Якушев недолго сопротивлялся. Подействовала угроза Фалина. Первая квартира, которую указал Фалину Якушев, оказалась не из богатых, во всяком случае так утверждал Фалин. Он списал с долга лишь пятьсот рублей. Вторая квартира, хотя Якушев знал, что там полно дорогих вещей, тоже была оценена Фалиным, как первая. Якушев понял, что вечно будет в кабале, если не рассчитается с Фалиным разом. Когда тот сказал, получив сведения о третьей квартире, «Пойдешь на дело сам», он не раздумывая согласился. Фалин утверждал, что сведения Якушева ничего не стоят, и он списывает с долга по пятьсот рублей из-за своей душевной щедрости, и Якушев убедится в этом, когда «возьмут» следующую квартиру. А квартира принадлежала спортивному журналисту, который «не вылезал из-за границы». У Якушева возникли сомнения, стоит ли обворовывать журналиста, наверняка имеющего большие связи. Фалин настоял на краже, забавляясь тем, что хозяин квартиры его однофамилец. Надо же было случиться такому! Фалин велел похитить заодно документы журналиста. Квартира действительно оказалась не из богатых, и, когда стали распределять доли, Якушеву досталось условно триста рублей. Он возмутился. «Заткнись! — сказал Фалин. — Вещи еще надо продать. Может, сам этим займешься?»

В Якушеве зрела ненависть к Фалину. Он решил обмануть его. В четвертую квартиру он проник с Козявкой без ведома Фалина. Все прошло гладко, но сбыть краденое оказалось трудно. Потом последовали следующие самостоятельные кражи. Вещи накапливались, а денег не было, чтобы расплатиться с Фалиным. От вещей тот отказывался и требовал наличные. Фалин, конечно, догадывался о кражах. Однажды он сказал: «Попадешься, дурак, и расколешься. Тогда не жди от меня пощады. Из-под земли достану». Рудик, с которым Якушев нет-нет да встречался в ресторанах, в которых оба проводили не один вечер, нещадно ругал Фалина. Оказалось, что и он должен Фалину. Квартиру на улице Молодцова решено было обворовать вместе. В последний момент Рудик привел с собой любовницу. Он хотел за ее счет увеличить свою долю.

Фалин вновь стал угрожать расправой. Якушев вынужденно сказал ему об инженере, у которого целый чемодан драгоценностей — «камушков». Якушев узнал о «камушках» от племянника инженера в ресторане, когда за час до закрытия началось «братание»

подвыпивших молодых и немолодых людей, знакомых и незнакомых. Якушев любил этот час «раскованности и полной свободы». Ресторан сотрясался от коллективных танцев. Танцевали все — и стар, и млад. Устраивали хороводы, вовлекая иностранцев, пораженных удалью москвичей, их веселостью и широтой души. За стол садились для того, чтобы выпить рюмку за знакомство или дружбу. Ходили от одной компании к другой, от одного стола к другому. Обнимались, целовались. Все мешалось. Люди в этот час становились добрее, казалось Якушеву.

Квартиру инженера Якушев берег для себя. Фалин все взял в свои руки, но сам на кражу не пошел, как всегда. В чемодане вместо драгоценных камней оказалась галька. Фалин в ярости высыпал ее на голову Якушева. Чтобы умаслить Фалина, Якушев сказал ему о квартире профессора химии. В квартире постоянно находилась жена профессора, но у Якушева ничего другого на примете не было. Пятого декабря Фалин привез к Якушеву двух мрачных типов и сказал: «Поживут у тебя». Якушев от одного вида гостей содрогнулся. Ради денег они зарезали бы родную мать. Возразить Фалину он не посмел. Три дня прошли в кошмаре. Гости не выходили из квартиры, пили водку и пели блатные песни. С Якушевым они не разговаривали, только приказывали ему сбегать в магазин за водкой и едой. Из страха, что его прирежут, Якушев не спал две ночи. Козявка, который к тому времени снял квартиру, предложил ему пожить у него. Якушев отказался, опасаясь Фалина. Тот мог решить, что он сбежал. Да и гости подозрительно косились на Козявку. Якушев так ничего о них и не узнал, за исключением того, что одного зовут Картуз, другого — Аспирин, и оба иногородние. Якушев особенно боялся Аспирина, верзилу с перебитым носом и жилистыми руками с татуировками — морской якорь, змея, обвивающая пальцы. Глубоко посаженные глаза Аспирина следили за каждым движением Якушева. Картуз был пониже Аспирина, по шире в плечах и, видно, отличался недюжинной силой. С утра до вечера он забавлялся тем, что скручивал, сгибал и разгибал алюминиевые вилки.

На третью ночь Якушев все же заснул. В какой раз он видел один и тот же сон — из черной «Волги» выходят люди в черных кожанках с маузерами, размеренным шагом поднимаются по лестнице, звонят в квартиру и требуют: «Именем революции откройте!» — а он стоит совершенно голый и не может сдвинуться с места — ему и страшно и стыдно. Каждый раз сон заканчивался тем, что люди в кожанках уводили его голым в наручниках. От чувства невыносимого позора он просыпался в поту с колотящимся сердцем. Проснувшись, он увидел Фалина, который вместе с Картузом и Аспирином набивали большой посылочный ящик газетами. Затем Фалин положил в ящик кирпич и стал запихивать туда скомканные газеты. Якушев все понял — хозяйку профессорской квартиры вынудят открыть дверь, а там или оглушат ее или… Ужас парализовал Якушева. Лишь одна мысль стучала в голове — не идти, не идти. Фалин взглянул на него. «Байбак! — сказал он. — Вставай, неси молоток». Они ушли втроем — Фалин, Картуз и Аспирин. Якушева с собой не взяли. Ему бы радоваться, а он забегал по квартире, как зверь в клетке. Из этой клетки надо было срочно бежать. Если профессоршу убьют, убьют и его, свидетеля. Он позвонил Козявке, тот — своей старой хозяйке и упросил на месяц сдать квартиру. Якушев тут же собрался и переехал. Но и по новому адресу Фалин нашел его и избил в присутствии Картуза и Аспирина.

Долг, проклятый долг продолжал висеть на шее Якушева. Он попытался продать краденое. Не удалось. Он стал подумывать о том, что единственный способ отделаться от Фалина это убить его. Но неожиданно Фалин исчез.

Изможденным голосом Якушев попросил разрешения закурить. Я протянул ему пачку сигарет. После американских, к которым он привык в той, шикарной жизни, «Столичные» должны были показаться ему редкой кислятиной. Но ничего, он затягивался с наслаждением.

— Утром я так растерялся, что забыл сказать: похищенные из квартир документы лежат в пакете, приклеенном снизу к телевизору. Фалин требовал документы, но я ему дал только документы журналиста, его однофамильца. — Якушев погасил окурок. — Устал я.

Он не обмолвился об Игнатове. Случайности здесь не могло быть. Случайно можно сказать, но не умолчать. Он намеренно обошел в рассказе Игнатова, укрепив мою уверенность, что он знает об убийстве. Одно дело квартирные кражи, разбой, другое — убийство, тем более преднамеренное…

— Мы закончили, — сказал я.

Пока я беседовал с Якушевым, мои товарищи продолжали операцию захвата. Четырех соучастников Якушева привезли на Петровку одного за другим. Да, Фролову не позавидуешь, подумал я. Фролов был следователем Петровки, и ему поручили дела о квартирных кражах. Прозорливый Самарин велел отвести Фролову кабинет в МУРе. Генерал предвидел, что с момента арестов Фролову придется забыть о своем кабинете в Главном следственном управлении и сутками находиться в МУРе.

Перехватив в коридоре возбужденного Бестемьянова, я сообщил ему о тайнике с документами в квартире Якушева.

— Поехали. У нас есть еще время.

На очереди был арест Рудика — Рудакова с любовницей.

— Они сейчас в Театре Ленинского комсомола на премьере. Спектакль закончится через полтора часа.

Как-то странно это было слышать — вор на премьере. Театр и вор?..

Десять минут спустя мы поднимались в квартиру Якушева. Предупрежденный участковый уже ждал нас с понятыми. Волнуясь, он сказал:

— Печать нарушена.

Утром, уходя, мы опечатали квартиру. Кто-то нарушил целостность печати и попытался восстановить ее.

— Может, мальчишки? — сказал участковый.

Бестемьянов скептически поморщился.

Квартира Якушева была пустой. В ней не осталось ни одной вещи, которые мы видели утром, не считая мебели. На выгоревших обоях темнели прямоугольные следы от литографий. Видимо, их приняли за картины.

— Прочувствовал, что такое «обчистить квартиру»? — сказал Бестемьянов.